Кажется, я даже не удивилась, когда дверь в ванную распахнулась. Вздохнув, я повернула голову и встретилась взглядом с обеспокоенным Никитой.

8. Глава 8. Амели

— Я жива. — Я развернулась к Лукашину. — И даже в трезвом уме.

Мышцы его лица расслабились, плечи опустились, а из груди вырвался судорожный вздох.

— Прости… — Он качнул головой с легкой усмешкой. — Я подумал, что ты упала.

— Ник, я не ребенок. Столько заботы — лишнее.

— Я не отношусь к тебе, как к ребенку.

Он смотрел мне в глаза, старательно не опуская взгляд ниже. А я вспомнила, что кроме полотенца на мне нет ничего.

Вот только… Мне не захотелось возмутиться, прикрыться или ткнуть пальцем в дверь с требованием побыстрее убраться. Вместо этого я замерла, наблюдая за Никитой и прислушиваясь к… себе.

В ванной было тепло и влажно, пахло ванилью и свежестью цитруса. На миг у меня закружилась голова, в ней стало пусто, а затем словно кто-то щелкнул рубильником, заставляя меня взглянуть на ситуацию со стороны.

И то, что я увидела, показалось мне до ужаса правильным. Я спокойно стояла перед Лукашиным, подпуская его гораздо ближе, чем кого-то другого. И речь шла не о нескольких десятках сантиметров, что разделяли наши тела. Просто в какой-то момент мои границы перестали воспринимать Никиту, как незваного гостя или злостного нарушителя.

В груди запекло. Я подняла руки, прижала ладони к узлу на полотенце, но это был какой-то иррациональный жест, опять же не в попытке защититься или отгородиться, а… спровоцировать.

Никита моргнул, проследив за моим движением. Сглотнул. Сделал шаг назад, взявшись за дверную ручку. И остановился, опять отыскав взглядом мои глаза.

В повисшей тишине я слышала, как в комнате по подоконникам стучат капли дождя. Ливневая дробь вторила моему пульсу и подстегивала ощущения.

Я шагнула вперед. И еще. И еще. Оказалась в паре сантиметров от Лукашина, лицом к лицу, нос к носу. Увидела его расширившиеся, как у одурелого наркомана, зрачки и почему-то не сомневалась, что мои постигла такая же участь.

Дурацкая мысль, абсурдное желание, необъяснимая тяга — все это вкупе заставило меня положить ладонь Никите на грудь и практические беззвучно шепнуть:

— Поцелуй меня.

Лукашин нахмурился. Опустил взгляд на мои губы, вновь посмотрел в глаза.

— Не играй с огнем, Амели.

Дайте связку поленьев.

— И в мыслях такого не было, — дернула уголком губ, шалея от собственной смелости.

— Мне так не кажется. Не знаю, что на тебя нашло, но ты должна понимать — я могу не остановиться.

— А если я не хочу?

— Не хочешь?..

— Чтобы ты останавливался.

Словно в подтверждение своих слов я провела ладонью по вмиг окаменевшим мышцам его живота. Обжигающие пальцы сжали мои, заставив замереть.

— Резкая…

— Поцелуй меня.

— Нет. Я не стану. Ты не в том состоянии, чтобы трезво оценивать происходящее.

Я горько усмехнулась.

— Твоя рыцарская отвага кончилась? Я вычерпала до дна весь запас благородства?

— Только рыцарская отвага, — сквозь зубы процедил он, — и позволяет уберечь нас обоих от роковой ошибки.

— А если мне это нужно?

— Что именно?

— Лукашин! — Я раздраженно поджала губы. — Не заставляй меня повторять.

— Что ты хочешь доказать? — спросил он. — И кому?

— Себе, — пожала я плечами, дав ответ на второй вопрос и проигнорировав первый.

— Тебе не идет роль роковой соблазнительницы. — Никита на мгновение сжал мои пальцы, а после, надавив, вынудил убрать ладонь, но так и не отпустил ее.

— Нет никакой роли.

— А что есть?

— Осознание?

— Чего?

— С каких пор ты стал все усложнять вопросами? — фыркнула я. Казалось бы, я должна сейчас испытывать смущение или стыд, но вместо этого в крови вскипел азарт.