— Демьян, — жалобно зову его, пытаясь… пытаясь что? Обмануть? Вновь сделать вид, что меня не цепляет? Так цепляет нехило, и это самое удивительное. И такое неуместное…

— Зачем ты закрываешься? Чего конкретно боишься?

— Это все неправильно. И это… Странно.

— Но, тем не менее, закрыть на это глаза не получится. Я здесь. С тобой. Не он. Сколько бы вас ни связывало, иногда отношениям приходит конец, и уже ничего не склеить. Тебе и самой это известно. Ты сама знаешь, что ваш конец уже наступил. Зачем отворачиваться от будущего?

— Даже если все именно так. Я не смогу тебе ничего дать. Ничего из того, что ты ожидаешь.

— Откуда ты знаешь, чего я ожидаю, если ты ни разу даже не спросила?

— Ты хочешь рассказать мне?

— Да, хочу. Я хочу прояснить сразу.

— Тогда проясни.

26. Глава 26

— Мне погано, когда он к тебе приезжает. Мне стрёмно знать, что он может беспрепятственно позвонить, а ты ответишь. Откроешь, впустишь. Меня на части рвет. Потому как ему можно то, чего нельзя мне.

Наши лица слишком близко, я подмечаю, как напряженно сведены его брови. Голос Дыма похож на легкий шелест ветра. Не холодный и не теплый, но ясно уловимый. Я слышу его отчетливо. Каждое слово. Каждую фразу. И каждая внутри меня отдается неосмысленной затуманенной искоркой.

— Когда все это затянуло меня по-настоящему, сложно сказать, — он говорит прерывисто, как будто ему тяжело, аккуратно обводит костяшкой пальца овал моего лица. Мне приятно. Приятно стоять с ним рядом, ощущать Дыма, чувствовать его согревающее невесомое дыхание на коже и даже ловить его губами. — Твои слова о беременности реально, как удар в солнечное сплетение. Но сейчас я на все смотрю немного иначе. Проще. Так, наверное, даже лучше. Сразу же расставляешь для себя приоритеты.

— Ты уже расставил? — я накрываю его руку своей ладонью, поглаживаю испещренную чернилами кожу подушечкой большого пальца, прижимаюсь щекой. От этого нежного жеста Дым вдруг улыбается. Немного застенчиво, как мальчишка. Неловкая улыбка озаряет мужское лицо, делает его в это мгновение очень молодым и немного колеблющимся. Но даже такой, он излучает недюжую силу и непобедимость. Как будто ему все по плечу, нет ничего невозможного. И у него только одна слабость — я. Он так смотрит… с восхищением. Упоением. Мягко…

— Если я здесь, как считаешь, расставил или нет?

Он не дожидается ответа, вновь целует меня, но теперь немного иначе. Поверхностно. Невыразимо трепетно… неторопливо… удерживая мое лицо в надежных, крепких ладонях. Дым очень-очень нежный. Игриво проходится кончиком языка по моей нижней губе, вызывая у меня робкую улыбку, неспешно скользит до правого уголка губ, потом до левого. Короткими, порхающими прикосновениями целует мою щеку. Потом нос. Глаза. Моя душа тает. После всех грубых слов супруга, который мной, уже очевидно, не дорожит совсем, эти трогательные, искренние, наполненные особой самоотдачей касания как бальзам на кровоточащие раны. Я не могу отстраниться. Хочется впитать каждый грамм тепла, что дарит мне Демьян. Хочется раствориться в этой сладкой муке. В этом тягучем, щемящем дурмане хочется захлебнуться. Дым дотрагивается так бережно, словно в его руках сокровище, которое он давно искал. И наконец нашел, теперь не может отпустить или оставить без присмотра. Да, мне, наверное, не стоило отвечать и позволять эмоциям ожить и разгореться в душе, вот только… как можно этому противостоять? Демьян открывается с новой стороны, он дарит себя с какой-то раненой, искренней надеждой, и я не могу ее не принять. Он будто боится, что я оттолкну его, поэтому действует осторожно и осмотрительно. Почему так? Неужели его предавали безжалостно и беспощадно?