— Скорее всего, — начинает Татьяна, — у вашего котенка кальцивирусная инфекция. Мы еще дождемся анализов, но по симптоматике все выглядит именно так. Выделения из глаз, кашель, потеря подвижности — все ведет к этому.

— И насколько… — Я сглатываю. — Насколько это опасно? Это же лечится, да?

Татьяна медленно кивает, и мне кажется, что в ее движении нет стопроцентной уверенности.

— Да, — говорит она. — Но для котят, особенно не привитых, риск высок. У вашей питомицы тяжелое состояние, ее нужно класть в стационар. Мы назначим лечение, поставим капельницы и будем наблюдать за динамикой. Так у нас будет больше шансов своевременно ей помочь.

— Но ничего обещать вы не можете? — спрашиваю я, уловив не сказанную правду между слов.

— Пока нет. — Татьяна с сожалением качает головой. — Если вы согласны на лечение…

Не позволяя ей договорить, я возмущенно заявляю:

— Конечно, я согласна!

Тем не менее Татьяна не выглядит убежденной. И сначала мне совершенно непонятно почему.

— Это довольно дорого, — поясняет она устало, словно уже не в первый раз слышала, как хозяева сначала обещают вылечить своего питомца любой ценой, а затем, едва получив чек, берут слово назад.

Осознание накатывает на меня будто опрокинутое на голову ведро ледяной воды. Я так привыкла к стабильному достатку, к возможности купить все, что хочется, не задумываясь о балансе на карте, что и сегодня, забывшись в переживаниях о Бусинке, ни на секунду не обеспокоилась финансовой стороной вопроса.

Разумеется, я не собираюсь отказываться от лечения, сколько бы оно не стоило. Но что, если мне попросту не хватит денег и клиника не возьмется за Бусинку?

Я сжимаю свободную ладонь в кулак, чувствуя как кончики ногтей впиваются в кожу, и встречаю ожидающий взгляд доктора с несуществующей внутри меня уверенностью:

— Мы будем лечиться в любом случае.

— Прекрасно. — Татьяна кивает, и я замечаю мелькнувшее в ее взгляде облегчение. Не хочу даже представлять, как ветеринары смиряются с тем, что не все хозяева готовы спасать своих питомцев.

Уже через несколько минут Бусинку забираются в стационар, и я с тревожным сердцем иду к администратору, попутно проверяя остатки средств во все банковских приложениях. Татьяна уже назвала примерную сумму — и это почти все, что у меня есть.

Я рассчитываюсь за прием, анализы и первые сутки стационара — за каждый день нужно будет вносить плату отдельно. Нехитрый подсчет в уме подтверждает, что оставшихся на счету денег хватит еще на три-четыре дня лечения. Что делать после — вопрос без ответа.

Мне уже заплатили за первые две недели стажировки. А другими источниками дохода я еще не обзавелась.

Что же делать?

Этот вопрос сводит меня с ума по дороге домой и не дает уснуть всю ночь. Остается только в экстренном порядке искать подработки с оплатой день в день, но таких довольно мало.

На многих позициях обязательно обучение, а значит не меньше недели работать придется бесплатно. Мне же деньги нужны срочно. Если на лечение Бусинки я еще наскребу, на маячащий на горизонте платеж по аренде — точно нет.

Этой ночью я снова плачу и ненавижу Марка Горина с утроенной силой. Это он превратил мою жизнь в бесконечный кошмар без всякой на то причины. Не просто разбил мне сердце, но выставил на улицу без предупреждения, будто его вообще не заботили мои шансы на выживание.

В набирающем обороты гневе я разрываюсь между желанием позвонить Марку прямо сейчас и проорать о том, какой он ублюдок, и желанием никогда больше его не видеть и не слышать. Второе побеждает.

Мы едва ли встретимся вновь. И к лучшему.