– Кварц, да, – кивнул он. – А вот, смотрите. Слюда. Сланец. Заиленный гранит. Весь этот холм, на котором выстроили тюрьму, состоит из обогащенных известняковых пород.

Он выбросил камешки и вытер руки от пыли.

– Я помешан на камнях… был помешан. В той жизни. Хочу приняться за старое, насколько это здесь возможно.

– Воскресные экспедиции в тюремный дворик? – улыбнулся я, вставая. Что и говорить, глупая затея… отчего же при виде этого кусочка кварца у меня вдруг екнуло сердце? Даже не знаю. Вольным воздухом повеяло, что ли. Такой камешек меньше всего ассоциируется с тюремным двором. Кварцу положено лежать на дне быстрой протоки.

– Лучше воскресная экспедиция в этот дворик, чем ничего, – возразил Энди.

– Таким молотком можно запросто проломить кому-нибудь череп, – заметил я ему.

– У меня нет врагов, – тихо сказал он.

– Вот как? – улыбнулся я. – Не все сразу.

– Если у меня возникнут осложнения, я постараюсь разобраться без молотка.

– А может, вы задумали побег? С помощью подкопа, а? В таком случае…

Он вежливо улыбнулся. Когда три недели спустя я увидел этот молоток своими глазами, я понял, почему Энди улыбался.

– Имейте в виду, – сказал я, – если молоток кто-нибудь увидит, у вас его сразу отберут. Да что там молоток – чайную ложку. И что же, вы сядете здесь на корточки и будете тюкать им у всех на виду?

– Постараюсь распорядиться им более толково.

Я молча кивнул. Это уже меня действительно не касалось. Мое дело – достать. А там пусть уж у него голова болит.

– Сколько такая штука может стоить? – поинтересовался я. Мне нравилась эта его спокойная манера вести дела. За десять лет посреднической деятельности я, честно говоря, устал от разных крикунов, балабонов и горлохватов. В общем, что скрывать: Энди мне сразу понравился.

– Восемь долларов в любой лавке, – сказал он, – но вы, я так понимаю, берете определенный процент…

– Десять процентов комиссионных. В данном случае чуть больше, так как вещь представляет опасность. Не подмажешь – не поедешь. Словом, десять долларов.

– По рукам.

Я улыбнулся, глядя ему в глаза:

– А у вас они есть?

– Есть, – спокойно ответил он.

О том, что у него было больше пятисот долларов, я узнал много позже. Он их пронес в тюрьму. Когда приезжего регистрируют в этом отеле, какой-нибудь сукин сын заставляет его раздвинуть ягодицы для углубленного исследования; поскольку углубляются обычно не очень далеко, то, не вдаваясь в подробности, замечу, что при большом желании в этом естественном тайнике можно пронести весьма крупные предметы – невооруженным глазом их не увидишь, разве что такому вот сукиному сыну не лень будет натянуть на руку резиновую перчатку.

– Отлично, – сказал я. – Теперь на случай, если вас засекут…

– Я знаю, – опередил он меня, и по его серым глазам было ясно, что все мои слова ему наперед известны. В подобные минуты в его глазах вдруг вспыхивала искорка, такая легкая насмешка.

– Если вас засекут, – продолжал я, – скажете, что нашли молоток. Коротко и ясно. Вас посадят в шизо на три-четыре недели и, разумеется, отберут игрушку, а в вашем досье появится малоприятная запись. Если вы назовете мое имя, впредь ко мне можете не обращаться. Даже за зубочисткой. А мне придется сказать кой-кому, чтобы вам пересчитали ребра. Я не сторонник насилия, но, надеюсь, вы меня поймете. Я не могу допустить разговоров, что кому-то это сошло с рук. Иначе мне придется поставить на себе крест.

– Я вас понимаю, можете не волноваться.

– Я не волнуюсь. Попав в это заведение, уже можно позволить себе не волноваться.