Энди заинтересовался камнями. И стенами камеры.

Первоначальные его намерения, я думаю, не простирались дальше желания вырезать на стене свои инициалы – потом их закроет плакат Риты Хэйворт. А может, не инициалы, а коротенькое стихотворение. Тут-то он и столкнулся с эффектом легкого бетона. Возможно, он начал вырезать инициалы, и вдруг отскочил кусок стены. Я вижу, как Энди лежит на койке и вертит в руках отвалившийся кусок. И думает: черт с ней, с разбитой жизнью. Черт с ним, с невезением, которого я нахлебался сначала там, а теперь хлебаю здесь. Не пора ли все забыть и сосредоточиться вот на этом куске бетона?

Прошел еще месяц-другой, и он спросил себя: «A отчего бы мне не посмотреть, смеха ради, сколько смогу расковырять?» Легко сказать. Сегодня ты поковырялся в стене, а завтра шмон, который по плану раз в неделю (или, того лучше, внеплановый, приносящий обычно богатый улов спиртного, наркотиков, порнухи и холодного оружия), и ты делаешь большие глаза: «Это? Да так, поковырял немного стену. А что, нельзя?»

Такие номера, сами понимаете, не проходят. И поэтому Энди подошел ко мне и спросил, могу ли я достать ему фотоплакат Риты Хэйворт. Не маленький – большой.

И, разумеется, ему понадобился геологический молоток. Я вспоминаю, как достал его в сорок восьмом по просьбе Энди и еще подумал тогда: «Чтобы пробить этой штуковиной нашу стену, понадобится лет шестьсот». Отчасти я был прав. Но учтем, что Энди пришлось пробивать не всю стену, а половину. К тому же бетон оказался слабоватым… и даже при этих условиях он затратил двадцать семь лет и угробил два молотка.

Почти год он потерял из-за Вождя. Не надо также забывать, что работать он мог только ночью, точнее – поздно ночью, когда все засыпали, включая ночных надзирателей. Но самой сложной в его деле была, я думаю, проблема, куда девать вырубленную породу. Проблему звукоизоляции он, по всей видимости, решил, обернув головку молотка суконкой, но что было делать с бетонной крошкой и отдельными кусками?

Куски он, скорее всего, измельчал, а затем…

Я вспомнил первый воскресный день после того, как достал ему молоток. Помню, как он шел по внутреннему двору, весь распухший после недавних стычек с «сестричками». Он нагнулся, поднял гальку… и она исчезла у него в рукаве. Этот тайный карман в рукаве – старая тюремная уловка; иногда его еще делают в отворотах брюк. И другое воспоминание, очень сильное, но не вполне конкретное – возможно, потому, что эту картину я наблюдал не один раз. Воспоминание такое: Энди Дюфреи прогуливается по двору, стоит жаркий летний день, воздух неподвижен. Неподвижен, да… если не считать едва заметных песчаных завихрений там, где ступает его нога.

Вот я и спрашиваю себя, не нашил ли он в штанинах, под коленями, пару карманчиков, которые мы называем «обманчиками». Набиваешь их тем же песочком и отправляешься на прогулку, руки в карманы, а дальше надо улучить момент, когда никто не смотрит, и тихонько так подергать вверх штанины. Карманы, как вы, вероятно, догадались, соединены с «обманчиками» леской или суровой ниткой. Ты делаешь шаг, и содержимое высыпается у тебя из штанин. Благодаря этой уловке многим военнопленным удалось совершить побег во время Второй мировой войны.

Шли годы, стена в камере Энди «худела», а он пригоршнями выносил во двор все «лишнее». Сменялись начальники, он же продолжал свою игру, и все верили, что затеяна она им исключительно ради сохранения библиотеки. Нет, я не ставлю под сомнение важность библиотеки для Энди, но все же главным для него было сохранить за собой право на одиночное заключение в камере номер 14 пятого блока.