Под ногами тут и там полевые травы, над головой — синее-синее небо. Родители сидят на пледе, разговаривают о чём-то, смеются, а я собираю букет полевых цветов. Когда фиолетовые, жёлтые, белые и розовые цветы, названия которых я не знаю, набираются в приличную охапку, несу её моей красивой и сияющей от счастья маме.

– Ярик! Это всё мне? Спасибо! – ласково улыбается она и тут же начинает плести венки. Один за другим.

Я сажусь рядом с ней на плед, внимательно наблюдаю за тем, как проворно двигаются её ловкие пальцы. И мне так хорошо, так спокойно. Надев один венок на голову отца, мама притягивает меня к себе, целует в лоб, и, как корону, водружает на мою голову второй.

– Сынок, ты у меня такой хороший, я так тебя люблю, – шепчет мне мама, и её голос звучит для меня как самая лучшая музыка.

– Я тоже люблю тебя, мамочка, – в ответ обвиваю её шею руками.

Внезапно солнце закрывает темными тучами, сквозь звуки ветра и стрекотания кузнечиков прорывается какой-то другой звук – жесткий, настойчивый, неумолимый. Образ мамы выцветает, становится мутным, невнятным, и я открываю глаза…

"Точно. Это же будильник. Счастливое детство осталось далеко позади", – с тоской проносится мысль в ещё сонной голове.

Я хлопаю рукой по прикроватной тумбочке, хватаю часы и отключаю противный звук. Будь проклят Кингдом с его глупыми правилами, одним из которых является изымание мобильных телефонов! Ведь только по этой причине мне приходится просыпаться под раздражающую стандартную трель будильника.

Мерзость. Слово, которое, впрочем, применимо почти ко всему в этом месте.

– О, ребятки, смотрите, кто у нас тут проснулся! Не иначе, как сам Гром, – раздаётся с соседней кровати ехидный голос, стоит мне только подать "признаки жизни". Я поворачиваю голову, в желании отвесить парочку крепких словечек, но вижу то, что совершенно не хотел бы видеть.

– Дамир, нудист ты гребаный, сколько раз тебе говорил — спи одетым! – едва ли не по слогам проговариваю, но соседу хоть бы хны. – Мы тебе не тёлки, чтобы твоими телесами любоваться!

– Одежда нарушает кровообращение, – флегматично заявляет в ответ Дамир — приземистый темноволосый парнишка, которого я знаю ещё со времён, когда он больше походил на колобка.

Красуясь своими мышцами, он встает с койки напротив и в чём мать родила направляется в сторону душевой.

– Прикройся хотя бы, пока меня не стошнило, – одним движением подхватываю сложенное полотенце с тумбочки и швыряю его в спину соседа. – Надоел до чёртиков. Клянусь, ещё раз увижу тебя в комнате голым — импотентом останешься!

Дамир хохоча ловит полотенце, перекидывает его через плечо и, светя пятой точкой, скрывается за дверью общего санузла.

Кингдом меняет людей. Вот конкретно из этого получился самый настоящий говнюк! Все утро испортил!

– Интересно, что сегодня будет на завтрак, – со второго яруса моей кровати спускается Алекс и зыркает на меня своими синющими, как предгрозовое небо, глазами. Именно от этих глаз тащится добрая половина девчонок в нашем лагере. Другая же — визжит от восторга, когда видит в руках моего соседа тату-машинку.

Ума не приложу, как Алекс умудрился протащить ее сюда вместе с чернилами, но бьёт он действительно круто. На себе проверял!

– Что на завтрак будет? Да как обычно дерьмо какое-нибудь, – с койки, расположенной над кроватью Дамира, спускается Михан, наш местный шут. – Ассорти из червячков и тараканов, а в качестве напитка — смузи из гусениц, например. Очень сытно, питательно и полезно.

Он проигрывает своими рыжими бровями, словно выдал шутку века, но не получает должной реакции.