И все же…

Потеря была нашей общей.

Наверное, поэтому я не злилась на него вообще. Пусть он наговорил мне много обидных слов. Пусть и повторял их потом нашим общим знакомым. Раз за разом, слово за словом.

Но в моей памяти и сейчас свежо воспоминание, как Димка, молодой, шебутной, вечно носящийся по своим проектам Димка прилетал ко мне на УЗИ. Вваливался в кабинет в самый последний момент, волосы дыбом, глаза вот-вот выскочат из орбит. И взгляд на врача — как на географичку, на урок которой он явился только к самому концу…

— Можно войти…

Его пускали, конечно.

Пожалуй, именно моя беременность и была апофеозом нашего с Димой романа. Когда у него при взгляде на меня сияли глаза, а у меня — чуть что тянулись к нему руки. Он подарил мне чудо, что толкалось внутри меня. Его хотелось обнимать. Он — чуть не на руках меня носил. И эта нить, это предвкушение чуда — нового начала, новой истории — связывало нас так крепко, как никогда раньше.

А когда эта нить оборвалась. Просто резко лопнула, рассеченная скальпелем оперировавшего меня хирурга. И мы распались, но не на половинки, нет. Каждый разлетелся на тысячу осколков. Целым не ушел никто.

— Ты же знаешь, что я всегда добиваюсь своего, — фыркаю, быстро смаргивая проклюнувшиеся в уголках глаз крохотные слезинки. И вот эта вот его улыбка - улыбка радующегося за меня человека, проникает внутрь, прорастает наружу, расцветает уже на моих губах.

Боже, как давно я не радовалась вот так вот просто... Даже не кому-то, а самому тому, что со мной сейчас происходит.

— Всегда, — ухмыляется Дима снова, а затем оглядывает палату, — слушай, я точно не помешаю? А то не дай бог меня примут за твоего любовника, поди потом объясни психованному папаше, что синеглазая доченька у вас с ним не в меня, а в бабушку.

— За это не волнуйся, — развожу руками, — вряд ли я тебя удивлю отсутствием личной жизни. И забеременела я случайно, чудом, можно сказать. Так что выкидывать тебя из окна просто некому.

— Удивительно, — Дима покачивает головой, — чем дольше живу, тем более мне удивительно, как много в этом мире идиотов, не способных тебя оценить.

— Берг, по-моему ты ошибся больницей, — вздыхаю с сожалением, — привет, это я. Та, которая два года долбала тебе мозг, чтобы ты менял зубные щетки каждые два месяца. И не забывал оплачивать страховку. И еще кучей нудных вещей, которые тебя бесили.

— И правильно долбала, — Дима воздевает палец к потолку, — если бы не ты, я бы уже наверняка работал на зубные протезы. И с тачкой я тогда минимум трижды бы на деньги попал без тебя. И так бы и стирал носки вместе с трусами.

— Мне кажется, или ты забыл надеть рубище по пути ко мне? — прищуриваюсь. — Впрочем ладно, можем обойтись без него. Просто падай на колени и рви на голове волосы. Раскаивайся, что меня бросил. Прямо сейчас.

Дима пошатывается вперед, будто всерьез решает это сделать, но потом спохватывается.

— Слушай, нет, я только месяц назад сделал пересадку волос. Ужасно дорогую. Рвать не буду, знаешь, во сколько денег мне обошлась эта лысина?

Врет ведь, паршивец, шевелюра у него своя, да и склонности к раннему облысению в его семье ни у кого не было. А лицо такое скорбное, печальное… Только черти в глубине светлых глаз и выдают его истинное настроение.

Вот ведь…

Вроде повзрослел. Возмужал. Обзавелся брутальной щетиной и широкими мужскими плечами.

Не изменился ни на грамм!

— Ну и чего тебе надобно, старче? — склоняю голову набок. А Дима почему-то меняется в лице.

Эх, вот и хоть бы раз я в нем ошиблась! Нет. Увы. И даже спохватившись, что спалился в мимике, у него не получается скроить убедительную мину.