— Помню.

Мать-генеральшу, Антонину Павловну Берг, жесткой рукой уже, получается, четвертый десяток лет управляющую частной московской школой — невозможно было вспоминать без содрогания. И в её случае — да, если она что-то решила, это что-то нужно делать, и соврать не получится. Каким-то неведомым чутьем Антонина Павловна распознавала ложь чуть ли еще не до того, как она была озвучена.

По всей видимости, даже большого взрослого Диму мама по-прежнему умела строить. Хотя с чего бы ей разучиться?

А шарф… Шарф я кстати помню. Когда Дима изволил меня бросить, я, кажется, даже хотела его забрать, его мне подарила мама на последний День Рождения перед аварией. Но раз за разом, сколько бы я ни приходила — шарф найти не могли. И это было больно, обидно, и тем удивительней, что он вдруг взял и сейчас нашелся.

— Так что, когда и где мы можем пересечься? — нетерпеливо вопрошает Дима.

— Я… Я не знаю, — неожиданно теряюсь с ответом, — я просто сейчас в больнице лежу. И оно тебе надо в такую даль тащиться?

— Скинь мне адрес в СМС. Приеду сегодня в шесть.

Дима сух и деловит, как и всегда, когда в его мозгах методично щелкают невидимые рычажки, выстраивающиеся в механизм сегодняшнего дня.

Я опускаю телефон, некоторое время смотрю на заставку на экране. Немного провисаю.

Определенно где-то там во вселенной звезды располагаются как-то странно. Мой бывший жених. Хочет встретиться. Четыре года спустя после нашего с ним разрыва.

Судьба умеет удивлять!

Без пятнадцати шесть я застаю себя за… переодеванием!

И вот это возмутительно, настоящий нонсенс! Что это еще за дичь такая — переодеваться в платье перед встречей с мужчиной, который меня вообще-то бросил! И гадостей при этом наговорил, и мне, и окружающим, и даже маме своей!

Тем не менее вылезать из платья мне уже не хочется. Это кажется еще более глупой затеей, чем в него переодеваться. Если мне на него плевать — а мне плевать, то я вполне себе поболтаю с Бергом и в платье. Тем более, что оно и не платье вовсе, а очень длинный бежевый свитер приятной рельефной вязки, с наглухо закрытым горлом. Ничего крамольного, откровенного и соблазнительного. Ну, кроме того, что там, где заканчивается свитер, у меня находятся колени.

Берг является на десять минут раньше. Мерзавец. Он должен был опоздать, чтобы я, возмущенная в лучших чувствах, костерила его все время ожидания. Мол, ничуть не изменился, горбатого все-таки только могила и исправит. А он…

— Привет, — произносит и замирает в дверях моей палаты. Небритое, взъерошенное, синеглазое виденье. Мой шарф находится… На его, блин, шее!

— Это ты так намекаешь, что тебя им можно сразу придушить? — я скептически прищуриваюсь. Соблазн на самом деле велик. Нет, ну какого черта он потеет в мой шарф? Да еще и снимает с такой откровенной неохотой, будто это ему моя мама этот шарф подарила.

— Нет, ну охренеть же, охренеть! — Дима смотрит на меня, постоянно соскальзывает глазами на мой живот, и лыбится, как последняя скотина во все свои двадцать восемь отбеленных зубов. — Ты когда написала про перинатальный центр — я до конца не поверил. А теперь своими глазами вижу — ты все-таки смогла, Гелька!

Прибью гада.

Вот правда.

Я взрослая, злющая, ядовитая тетка, я могу перешагнуть через чью-нибудь голову на своем карьерном пути, могу даже на неё наступить, если будет надо. А он меня называет так, будто я — его закадычная подружка. И мы не три года не виделись — а три месяца лета. И разошлись не потому что потеряли слишком многое, а просто потому что предки разослали нас на дачи в разные районы.