Мне захотелось врезать ему. Чтобы грохнулся со стула, а потом извинился и забрал свои слова обратно. Я не суеверна, отнюдь, но сейчас подобный юмор неуместен.  

— Иван Пантелеевич, вы что-нибудь слышали о таком понятии, как черный юмор? — наклонилась я к его лицу. Он лишь презрительно скривился:

— Послушай, ты…

Трель мобильного заставила его сбиться, а меня жадно уставиться на дисплей. Старик сделал мне жест рукой, что означало «сиди и помалкивай», а сам подхватил телефон и вышел. Ушел недалеко, до соседней комнаты, поэтому я прекрасно его слышала.

«Говори», — первая фраза. Затем он выслушал собеседника и спросил: «Насколько я могу верить этой информации?». «Спасибо, я твой должник», — было последнее, что он сказал в трубку.

— Где он? — нетерпеливо спросила я.

— Если бы знать… — задумчиво ответил он. Вернулся на своё место и одним резким жестом опрокинул рюмку. Сдвинул брови, нюхнул свой кулак и продолжил: — Выяснить его местонахождение не удалось. Значит, телефон разобран, а симка испорчена. Вопрос кто это сделал: сам Борис или кто-то еще?

Вопрос не требовал от меня решения, и я молчала. Задумчиво пялилась в стену напротив, пока не вздрогнула от грохота кулака по столу.

— Сука! — гаркнул старик. — Ну, Борька… если он решил нас кинуть, найду и придушу собственными руками!

— Может, мне поехать в поселок?

— Не пори чушь! — прикрикнул он. Соскочил, прошелся по кухне, заложив руки за спину, и уже спокойнее сказал: — Так, поиски Бориса я беру на себя. Ты, завтра же, продолжишь общение с Платовым, он нам ещё нужен при любом раскладе. Сбрасывать его со счетов нельзя, может он у нас и есть, тот самый умник.

Мы ещё немного поломали головы, и я ушла к себе, согласившись, ехать сейчас в поселок глупо.

9. Глава 8

Ночью я долго не могла уснуть. Пропущенный от Борьки в половине восьмого утра, когда я дрыхла в постели Платова, никак не давал мне покоя. Вечером я включила разряженный в ноль телефон и увидела его. Зачем он меня набирал? Я никак не могла простить себе, что пропустила этот вызов.

Проснулась ни свет, ни заря, вялая, но с вполне осознанной мыслью – больше не заснуть. Приняла душ, смыться из дома хотелось по-тихому, но увы, старик уже на ногах. Он копошился в кухне, помешивая кашу в кастрюле и стоя ко мне спиной. Я было к выходу подалась, как услышала:

— Чего замерла?

— Я поехала, — предупредила в спину. От дела своего отрываться он не спешил. Чинно отложил ложку, прикрыл кастрюлю крышкой и только тогда повернулся:

— Куда это, интересно?

— К Платову.

— На кой хрен ты ему нужна, в понедельник утром, — небрежно заметил он. Закипел чайник, издавая свист, старик выключил его и указал мне на стул: — Завтракать садись.

Он недоедал что ли в детстве? Или не в детстве... что за дурацкий пунктик такой с этой едой? Пропуск приема пищи для него немыслим. Я точно знала, что сейчас мне не осилить и ложки.

— Не люблю овсянку, — все-таки села я. — Да и есть с утра не хочется. Новостей нет?

— Нет.

Старик поставил на стол две тарелки, свою порцию сдобрил маслом. Сел, ткнул в овсянку ложкой, накрывая таявшее масло содержимым, и наблюдал за этим процессом, словно ничего важнее в данную минуту нет. Вздохнул. Затем все перемешал и резко откинул прибор, так что он звякнул о тарелку.

— Ты хоть кофе себе налей! — в сердцах выпалил он.

Я налила себе чай. И не потому что я его больше хотела, в знак протеста. Если бы он сказал «чай», я непременно бы предпочла кофе.

Ну, не глупо ли я себя веду?..  Разумеется, глупо, однако, Борьки нет, а он преспокойно завтракает. Пусть и мнимое это спокойствие, но меня раздражало.