Во-вторых, оставаться здесь, в доме графа, в его власти, стало бессмысленно. Нужной мне информации в его библиотеке нет. Ничто меня больше тут не держит. Алма, как только мы отъедем, покинет особняк и направится вслед за нами с небольшой задержкой в день-два. Сопровождать её будет дальний родственник, который частенько ездит в столицу. Он отвозит туда на продажу плетеные корзины, шкатулки и искусно вышитые его рукодельницей-женой полотна.

К тому же рано или поздно вернется Нияр, и тогда ни мне, ни Лане покоя не видать.

Зачем доводить до этого? Лучше раньше предпринять необходимые меры, дабы себя защитить.

После нескольких часов сборов мы наконец отправляемся в путь.

Граф, к моему удовольствию, отказывается ехать со мной и Ланой в старенькой карете. Он предпочитает преодолеть неблизкий путь в седле. Как настоящий мужчина, стойко переносящий все трудности вынужденного путешествия верхом.

Мы же с Ланой, удобно расположившись в карете, решаем скоротать время разговорами. Но уже минут через двадцать езды становится не до разговоров. Мне так точно. Я, скрипя зубами, признаю, что граф Белфрад всё-таки умный мужчина. Гадкий, жестокий, но точно не дурак. Ведь его выбор ехать верхом сделан явно не потому, что верховая езда его прельщает больше, чем комфорт. Просто он прекрасно осведомлен, что поездка в карете — то еще испытание. Ни о каком комфорте не идёт и речи.

Подпрыгивая на кочках, периодически прикладываясь макушкой о крышу кареты, я молюсь только об одном. Чтобы желудок не подвел меня. Ведь нам ехать еще очень долго.

Качка и духота, быстро образовавшаяся в карете, изводят меня. Отнимают силы.

В гробу я видела такое путешествие! Лучше бы верхом поехала, и плевать, что я на лошади только один раз сидела. Посидела и слезла. Даже пары метров не проехала.

Пока я страдаю от тошноты, духоты и отбитой пятой точки, Лана стойко переносит поездку. Она, как истинный житель этого мира, словно и вовсе не чувствует никакого дискомфорта. Ни разу даже головой о крышу не ударилась, хотя она чуть выше меня.

Впервые я позавидовала ей. Её умению даже не в самых благоприятных условиях оставаться спокойной.

Я честно пытаюсь терпеть. Считаю воображаемых овец, дышу, смотрю в небольшое окно, чтобы отвлечься от качки, но всё напрасно.

Я продержалась больше часа, но когда ощутила, что еще немного, и меня вывернет, громко потребовала остановить карету.

Лана стала стучать по стенке, чтобы привлечь внимание кучера, я же с трудом чуть-чуть приоткрыла окно и еще раз попросила об остановке.

Ехавший рядом с каретой слуга поскакал вперед, чтобы передать мою просьбу графу.

Когда граф подъезжает к карете, я держусь уже на чистом упрямстве.

— Что случилось? – недовольно спрашивает граф у меня.

— Мне нужно выйти, – сгладывая горечь, образовавшуюся во рту, слабым голосом отвечаю ему.

По его настрою понимаю, что он собирается меня отчитать и отказать в остановке. Только поэтому собираюсь выдавить из себя, как говорят в моем мире, «волшебное слово», но делать этого, слова богам, не приходится.

Граф, видимо, замечает моё зеленоватого цвета лицо и понимает, что мне действительно нехорошо, потому тут же отдает приказ о привале.

Из кареты я выбираюсь на дрожащих ногах, придерживаемая под руку Ланой. Голова гудит от духоты, а желудок сжимается от позывов. Но всё это не мешает мне с наслаждением выпрямиться во весь рост. Сделав пару шагов и глубоких вдохов-выдохов, чувствую, что становится легче.

Решив заодно справить нужду, через время предлагаю Лане прогуляться до виднеющегося в пяти метрах от нас леса. Девушка соглашается, так как сама думала о том же.