- Мам, ты чего? – удивился он, приподнявшись на локтях.

- Кошмар приснился, - соврала я.

Илья хихикнул над глупой мамой и подвинулся, освобождая мне место. Я обняла его и попыталась в уверить себя в том, что все делаю правильно. Что семь лет назад поступила верно, обрубив все концы и уехав с одной лишь фотографией. И сейчас, когда подхватываю эти самые оборванные концы и пытаюсь связать их узлами ради моего маленького семилетки.

- Ты ревнуешь? – спросила я. Не смогла сказать папу, и выдавила – отца? К Кате.  

- Не знаю, - ответил в темноту мой сын. – Он пока какой-то не настоящий. И девочка тоже. Как будто не взаправду. Я ещё не привык.

Я поцеловала его в тёплую макушку. На кровати полуторке вдвоём было тесновато, но уходить не хотелось. И спать тоже. Мне казалось, что стоит мне уснуть, мне будут сниться чужие младенцы и их папаши. Будут душу бередить неясные чувства – ну его! Не буду спать и все, проблема решена.

- Я не знаю, какое ты занимаешь место в его жизни, - сказала я. – Но в моей ты просто фундамент. Ты маленький, но я держусь только на тебе. И я… Илюш, ты, наверное, не поймёшь, но я ради тебя всю землю переверну верх тормашками.

Илюшка не ответил – уснул. И я, несмотря на то, что боялась спать уснула тоже. Я тогда ещё не знала, насколько Ярослав прав, и что порой даже перевернуть землю мало.

10. Глава 9. Ярослав

В последние дни я часто вспоминал о маме. Воспоминание робко маячило на самом краешке сознания, растворялось, чтобы затем вернуться обратно. Маленькая не спала. Подслеповато щурилась, находила глазами светящийся ночник и молча на него смотрела. Я ужасно хотел спать, но спать боялся. Мне казалось, что если я усну с маленькой непременно что-то случится. Засыпал, когда уже валился с ног от усталости.

И в часы таких вынужденных бодрствований часто думалось о всяком . О маме вот. О детстве. Нищем. Нищета это первое моё осознание. То есть, все было нормально пока мама, как щит, прятала меня от всего мира. А потом выяснялось, что велосипеда не будет, потому что дорого. Ну, или будет, если достанется от старшего кузена. Что на яркие витрины лучше не смотреть. Мне, маленькому, становилось обидно – почему так? Все одинаковые, у всех руки ноги торчат, голова, но у Сашки велик есть, а у меня нет.

Вот тогда то я и понял. И нет, зависти к остальным и более успешным у меня не было, не знаю, если только в самом глубоком детстве. Родилось упорство. Я знал, что мне нужно работать. Много работать. И просто любая работа не годится – мама работает всю жизнь, а денег у неё как не было, так и нет. Нужно было рисковать.

Все мечты мамы упирались в то, что я поступлю в вуз. Стану инженером. Тогда бы она мной гордилась. В университет я поступил, да. Даже не вникая, на какую специальность, корочка для меня ничего не значила, я уступил матери. Когда мне было девятнадцать умерла бабушка по отцу. Её я толком никогда не видел, как и отца, который почти всегда сидел, в одну из таких сидок мама с ним и развелась. Насколько я понял, отец несмотря на непреодолимую тягу к неприятностям человеком был незлобивым и к разводу отнёсся легко. И деньги даже присылал. Иногда, когда не сидел.

Бабушка удивила хотя бы тем, что помнила о моем существовании. Оставила квартиру… целую, мать вашу, квартиру. Две просторные комнаты. Мы с мамой жили в однушке, факт бесивший, но уже привычный.

- Сдадим, - мечтательно сказала мама. – Это же каждый месяц деньги. Конечно, коммунальные услуги платить, но все равно… слышишь, сынок?

У меня были другие планы. Я был готов рискнуть всем. Я просто понимал, что если в ближайшие пять лет я ничего не сделаю, то ничего и не изменится. И тогда я на всю жизнь застряну в этом спальном районе. Я к тому моменту уже активно работал, на учёбе толком не появляясь. Как сказать о своём решении матери я не знал. Для неё эта двухкомнатная квартира с поблекшими обоями и щелястыми рамами была святым Граалем. На разговор решился, когда узнал, что она уже составила объявление об аренде.