А я? Я внутри всё ещё пытаюсь заткнуть ту дыру, ту кровоточащую рану, которую он оставил, когда ушёл. И теперь он пришёл… за тортом!

Не извиниться, не поговорить, не спросить, как я вообще жива, как выжила, как сумела подняться из того ада, в который он меня вверг, а просто за тортом.

Самое отвратительное, что я ловлю себя на том, что жду в нём хоть каплю раскаяния. Хочется верить, что он пришёл не просто за сладким, что в этом есть какой-то скрытый смысл, какой-то намёк на человечность. Но каждый раз, когда я к этой мысли подбираюсь, внутри что-то скрежещет, как ржавые шестерёнки: нет там ничего. Пусто. Абсолютная пустота.

Этот человек умеет держать лицо, он мастер притворства. Даже когда душит другого, он будет выглядеть, как будто держит за руку, успокаивая.

И это бесит меня больше всего. Его спокойствие — это как пощёчина, звонкая и унизительная. Я, значит, несколько лет собирала себя по кускам, каждую ночь боролась с приступами паники, зубами вытаскивала себя из ямы нищеты и отчаяния, строила жизнь с нуля. А он заходит ко мне, как ни в чем не бывало. Смеет вести со мной какие-то беседы…

Он даже не знает, как всё это выглядело изнутри. Как я просыпалась ночью, в холодном поту, прижимая подушку к животу… Как боялась, что не справлюсь. Как я считала копейки на гречку, чтобы просто выжить. Как молилась, чтобы хватило на аренду…

И я злюсь. Очень злюсь потому, что внутри ещё жива та наивная девочка, которая до последнего верила, что он все осознает, что он не такой уж монстр.

Злюсь, потому что я всё ещё жду справедливости — а её нет, она лишь иллюзия.

Но настоящая волна ярости, та, что способна снести всё на своём пути, накрывает меня перед самым закрытием.

Я беру журнал заказов. Сверяю имена, сроки, рецепты, прикидываю, кому что поручить с утра, чтобы завтра всё шло как по маслу.

И тут.

Внизу страницы уверенным аккуратным почерком администратора написано: «Романов Антон. Торт: „Королевский орех’’».

Сначала я просто смотрю на эти буквы, не в силах оторвать взгляд. Потом понимаю, что смотрю слишком долго, что моё дыхание замирает. Имя пульсирует перед глазами, как язва на экране, как гнойник, который вдруг вскрылся, отравляя всё вокруг.

Голову будто сдавливает обруч, и я слышу собственное сердцебиение где-то в ушах, глухо и противно, словно далёкий барабанный бой.

Он заказал ещё один торт? Ещё один?!

После того, как я едва сдержалась, чтобы не вышвырнуть его вон? После всей моей холодной отчуждённости? Он что, совершенно лишён способности считывать сигналы?

– Алина, – зову я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, почти буднично. Хотя внутри всё бурлит. Такое ощущение, будто в груди кто-то поставил котёл с кипятком, и крышка вот-вот слетит.

Бариста, уже начавшая протирать кофемашину, оборачивается. На лице ее лёгкое недоумение. Она, бедная, не в курсе, что сейчас по тонкому льду ходит.

– Да, Ольга Николаевна?

Я подхожу к стойке, открываю журнал на нужной странице и молча, сдержанно, указываю пальцем на запись. Вот она, эта строчка, как нож под рёбра.

– Этот заказ… – говорю я, будто каждый слог пропускаю сквозь зубы. – Его принимала ты?

– Да. Позвонил мужчина, очень вежливый, – Алина кивает, в её голосе даже звучит… лёгкое восхищение. Как будто она пересказывает звонок от какого-то таинственного благодетеля, а не от ходячей катастрофы с шелковым голосом и замерзшим сердцем. – Заказал большой торт из бельгийского шоколада, – она мечтательно прикрывает глаза. Я едва сдерживаю желание закатить свои. – Просил самые дорогие ингредиенты и украшения… И… – тут она слегка запинается, будто только сейчас догадывается, как это всё звучит, – несколько раз уточнил, будет ли лично Ольга Николаевна готовить. Я сказала, что такие заказы всегда вы делаете. Он даже вздохнул с облегчением, по-моему…