Еду в кофейню, навожу порядок в бумагах. Это не горит, но мне нужно чем-то занять руки, чтобы успокоиться.

У Пашки всегда были нормальные отношения с одноклассниками. Он не душа компании, но тем не менее все было отлично. С этими ребятами он учится вместе с семи лет.

После обеда еду в школу.

Да, я договорилась о встрече с классной руководительницей. Мы впервые будем общаться один на один. Обычно все вопросы обсуждались на родительских собраниях.

Паша беспроблемный, неконфликтный, на него никогда не жаловались. Успеваемость по отдельным предметам хромает, но я понимаю, что ребенок не может знать все идеально.

— Алла Михайловна, здравствуйте, — заглядываю в кабинет.

— Да-да, Алена Александровна, добрый день. Проходите.

Учительница восседает за своим столом, я сажусь напротив.

Классной Паши чуть больше сорока, она быстро пробегается по мне взглядом и надевает вежливую улыбку:

— По какому вопросу вы хотели поговорить?

Выдыхаю и пересказываю вкратце ситуацию.

— Вам известно что-то об этом?

Она отводит глаза в сторону немного нервно.

— Нет-нет, впервые об этом слышу. И знаете, я не думаю, что все действительно так и было.

— Считаете, мой сын врет? — хмурюсь.

— Предполагаю, — отвечает туманно.

Втягиваю носом воздух. Ах ты ж сучка!

— Я не понимаю, почему я должна не верить собственному сыну? Его травят в школе, он приходит домой в разорванной одежде, закрывается в себе, а я, по-вашему, должна просто отмахнуться?

— Он мог где-то упасть, вот одежда и порвалась, а плохое настроение, — смеется наигранно, — знаете, может, из-за девочки расстроился. Подростки все-таки.

Я в шоке от подобного ответа. Раньше я не касалась этой стороны жизни школы, но была искренне убеждена, что если есть какой-то конфликт, то школа должна быть заинтересована в том, чтобы побыстрее его решить.

А выходит, они заинтересованы только в том, чтобы замять конфликт, а не уладить его.

— Мой сын никогда не врет, Алла Михайловна, — давлю на нее взглядом.

Учительница выдает улыбку, и мне хочется треснуть ее за эти маски, за то, что пытается сделать из меня дуру.

— Но ведь Павел уже как-то врал. Это не впервые. Так что не вижу ничего странного в том, что он может соврать и во второй раз, рассказав о травле. Я вот ничего такого не слышала.

И снова улыбается гаденько.

— Скажите прямо, хватит намеков.

Алла Михайловна снимает очки, придвигается ближе и начинает снисходительно:

— Алена Александровна, мы же с вами понимаем, о чем речь. Мальчик придумал себе, что он сын мэра, — хихикает мерзко. — Фантазии ребенка, конечно, удивительная вещь. А почему не сын президента?

Качает головой, довольная своей шуткой, а я покрываюсь склизкой, мерзкой испариной. Ведь скажи я тогда правду… все было бы иначе.

Вероятно, меня лишили бы сына, но в любом случае над ним не посмели бы смеяться.

Я тоже придвигаюсь ближе к учительнице:

— Вас не должны касаться наши семейные дела, Алла Михайловна. Также выводы насчет отца Паши оставьте при себе, они не имеют никакого отношения к школе, ясно вам? — закипаю.

Учительница отстраняется от меня.

— Я к вам пришла с конкретной проблемой: моего сына травят. Если вы не решите вопрос, я пойду к директору или в вышестоящую инстанцию. Вся школа в камерах, вам определенно не составит труда отыскать нужную видеозапись. В противном случае мы обратимся в полицию.

Алла Михайловна подбирается, а я поднимаюсь на ноги:

— Надеюсь, вы услышали меня. — Отхожу к двери, но возле нее оборачиваюсь. — И еще: не смейте мусолить тему отца Паши или нашей семьи. Это не ваша зона ответственности. Если узнаю что-то — раздую скандал. Всего хорошего.