— Максимова, — ответила женщина.

Да, тогда я была не в себе, не стану отрицать. Я до конца не понимаю, сделала ли я ошибку в безумном порыве или спасла себя — фамилия Шульц была слишком известна в нашем городе.

И так Лена Шульц превратилась в Алену Максимову. Лично меня все устраивает.

— Ой, не могу больше! — Лиза хлопает себя по коленям. — Хватит возни с этой картошкой. Пошли в дом. Пашка, бросай ее нафиг!

Собираем картошку и ведра, идем в дом. Быстро приводим себя в порядок и садимся ужинать.

Мы с Пашей после ужина остаемся сидеть у телевизора. Идет какая-то передача про выживание, и я лениво слежу за событиями.

— Мам, — тихо зовет меня сын.

— М-м-м? — поворачиваюсь к нему.

Паша выглядит растерянным, будто не решается завести разговор.

— Мам, можно я перейду в другую школу?

17. Глава 17 

Мама

Пятнадцать лет назад

— То, что было между нами — ошибка, мелкая, — Ваня растирает лицо руками. — Зря ты не ушла вчера, ведь я просил тебя…

— Разве любовь можно назвать ошибкой? — стыдливо кутаюсь в теплую кофту.

— Секс это не любовь, Лена, — хмыкает скептически и поворачивается ко мне: — Значит, так: забудем, ясно? Все равно это не изменит ничего.

— Забудем? — еле-еле лепечу опухшими от долгих поцелуев губами.

— Да, забудем, Лен, — кивает. — Тебе же было хорошо прошлой ночью?

Конечно…

— Давай представим, что между нами ничего не было. Просто одна приятная ошибка, которая больше не повторится.

— Но я люблю тебя, — я чувствую, что будто меня выворачивают наизнанку.

Ваня поднимается, подходит ко мне:

— Поверь, твоя любовь пройдет очень быстро.

— Но…

— Я женюсь, Лен. На следующей неделе мы улетаем в Грецию, Игорь не говорил тебе? — Я не могу пошевелиться, не могу сказать ни слова, все тело прошивает болью. — Все уже решено, и я сделаю это.

— Ты любишь ее? — слезы душат меня.

— Любви не существует, мелкая. Привязанность, страсть, влечение — что угодно. Именно поэтому тебе стоит забыть обо всем, что было между нами. Мне не нужны проблемы, ясно? — спрашивает резко.

— Я не хочу так… — сопротивляюсь и тянусь к нему, хватаю за руки.

Ваня психует, вырывает свои руки из моих, отходит.

— Мне все равно, как ты хочешь, Лена, понимаешь? — бьет меня зло словами. — Я уеду через неделю, и не факт, что вернусь в ближайшие годы. Ты мне не нужна. И я, поверь, тебе не нужен.

Разворачивается, чтобы уйти.

— Ну и пошел ты, Островский! — выпаливаю сквозь слезы. — Катись в свою Грецию, к своей невесте! Давай, беги! Делай все правильно, как велит папочка. Может, тогда ты сможешь заслужить его любовь?!

Беспощадно бью по больному, но потом резко замолкаю.

Это не я… я не могла такое сказать!

Ваня смотрит на меня непроницаемым взглядом, но отвечает не сразу, а когда начинает говорить, голос его кажется механическим:

— Ну вот видишь, Лена. Можешь, когда захочешь.

— Мам, а можно я перейду в другую школу?

Паша опускает взгляд.

— Не поняла…

Сын садится ровнее и смотрит мне прямо в глаза:

— Мам, я бы хотел рассмотреть другую школу, чтобы продолжить обучение.

Смотрю на сына немигающе. Не могу поверить в то, что слышу.

— Почему ты захотел перейти в другую школу? — спрашиваю спокойно, без претензии.

Школа, в которую ходит Паша, недалеко от дома — в паре остановок автобуса. Школа совершенно обыкновенная. И да, Паша учится там с самого первого класса, вот уже семь лет.

— Можно, например, в лицей. У меня отметки хорошие, и там углубленный курс английского, мне пригодится. Помнишь, ты мне предлагала как-то?

Юлит, не отвечая на мой вопрос.

Сажусь ровнее и выключаю телевизор:

— Паш, я предлагала лицей два года назад, если не больше. Ты сказал, что тебя все устраивает в этой школе, да и ты не хочешь так далеко ездить, потому что придется вставать раньше.