О боже! За что мне всё это?

***

– Желание тебя прикончить не исчезло, можешь не делать вид, что меня здесь нет, – Булата разрывает, а я не пойму, почему такой спокойный.

Полчаса назад меня чуть не пристрелил мелкий пацан, вот только его действия вызывают гордость вместо раздражения.

– Уймись, Булат, – стараюсь говорить спокойно.

– Какого хера ты попёрся к ней снова? Что хотел сделать? Ты долбоёб?! – вопросы один за другим сыплются на мою голову, но я пытаюсь собрать в пазл всё то, что услышал.

– Закрой рот, – говорю строже, надеясь, что Булату дойдёт.

Но когда его останавливали мои угрозы.

– Я тебе лучше закрою! Или нос, сука, твой любопытный сломаю! – орёт Булат.

– Скажи, ты чего как баба истеришь? Пацана испугался? – подкалываю его. – Он бы не выстрелил, – добавляю спокойнее.

– Выстрелил бы! Этот выстрелил бы и не задумался. Такой же отбитый и защищающий своё, как и ты, – рычит Булат, а меня как ножом по сердцу ведёт.

– Херню не неси, – злюсь я уже открыто.

– Это ты глаза свои открой, дебила кусок! Я сегодня увидел тебя пацаном, когда твой батя припёрся к мамке твоей. Я там был с тобой! Я видел всё собственными глазами, – злится Булат, но я вижу такую уверенность в его глазах, что всё сжимается внутри.

Нет, я видел всё собственными глазами! Я знаю все записи наизусть, где подпись стоит Веры, что она согласна на прерывание. Видел её расписку. Смотрел камеры и наблюдал, как она выходила из операционной пошатываясь.

Но почему тогда слова Булата так цепляют?

– Она сказала мне сегодня, что это я прислал к ней свою суку, чтобы она её убрала, – вспоминаю слова Веры, сказанные так тихо, что если бы не прижимал к себе, не услышал бы.

Она будто специально орала и поливала дерьмом на всю округу, а как нужно было сказать действительно важное, сдулась.

– Что сказала? – переспрашивает Булат, усаживаясь в кресло напротив.

– Ты тоже оглох? – злюсь на него, но он уже и не слушает меня, что-то обдумывая.

Мы сидим молча в полумраке кабинета, и каждый из нас варится в своих мыслях.

Снова картина вечера всплывает перед глазами: а пацан и правда готов был выстрелить. Стоял напротив, держал ружьё, которое с него высотой, но даже не дрожал. Смотрел волчонком на меня так уверенно, что любой бы позавидовал.

– Мама, иди сюда, – скомандовал он Вере, и та пошла, быстро перекрывая ему обзор.

– Сыночек мой, – шептала она, протягивая к нему руки. – Мальчик мой, опусти ружьё. Нельзя этого делать.

– Он тебя обидеть хотел, – зашипел пацан. – Никому не позволю больше обижать тебя!

И столько боли в его голосе было, что у меня уже там что-то надломилось.

Перевожу взгляд на хмурого Булата, который явно роется на задворках своей памяти. Вот где не башка, а дом советов.

– Ты ружьё куда дел? – спрашиваю у него

Это Булат подскочил к пацану тихо со спины и выбил ружьё, отбрасывая, а Вера бросилась на него кошкой дикой.

Булат потёр шею, где остались следы от ногтей Веры, и, усмехнувшись, ответил:

– В багажнике лежит. Как только завоюешь доверие парня, можешь вернуть. Раньше не пытайся, а то будет из тебя решето.

– Несмешно, – отрезаю, бросая на него сердитый взгляд. – Интересно, где он его достал? И откуда у парня разряд по стрельбе?

– Так он же полиатлонист. С первого класса пошёл, его местный тренер заметил, – ухмыляется Булат, а я ему готов всё-таки врезать за его это выражение «я всё знаю»!