— Дизайнер предложил внести изменения в проект.

— Это же какие? — язвит и пытается войти в роль языкастой стервы. — Белку посадить в хрустальном дворце с золотыми орехами? Стембольский, — актриса из нее никудышная, слишком свежи воспоминания о нас, поэтому не верю, но позволяю ей вести эту игру, — к чему такой апофеоз в спальном районе, для обычных людей? Или…

Я поднимаю голову и смотрю на звездное небо. Красиво и отвлекает. Это помогает не выйти из себя, а спокойно стоять вот так ночью, слушать колкости в свой адрес.

— Или это очередная предвыборная кампания? В депутаты метишь? Ой, прости, в мэры?

— Рина, что не так? — сканирую ее затылок и бью себя по рукам, чтобы не трогать, не разворачивать к себе, не устраивать гляделки нос к носу, потому что сорвусь…

— Думаешь, кинул свою дизайнерскую клумбу, как кость собаке, и все рассыпались в признательности?! У Тимофеевны тут был огород. Она ковырялась в своих грядках с утра до вечера. Сеяла. Высаживала рассаду. А что теперь? Ты отнял у человека смысл жизни. Единственный. Помрет еще.

А ведь она права. Тогда я руководствовался лишь местью. Меня задело, что Рина так ловко съехала с нашего общения, перекинув меня на эту бабку.

Когда спецтехника ровняла чужой огород, признаюсь, я испытал лишь одно — удовлетворение.

— Ты, Стембольский, так и не научился одному!

— Интересно, чему? — вопрос срывается молниеносно на ее нелепый выпад в мой адрес.

— Согласовывать с другими свои планы!

Вот, значит, как мы заговорили. А что мешало согласовать наши планы или хотя бы ее, когда она бульдозером проехалась по нашим жизням?

Бесит. Всем своим видом бесит. А главное, я чувствую, что не могу справиться. Хочу, но не могу. Не успеваю понять, но руки тянутся сами к ней. Обхватываю ее хрупкие плечи, а самого будто разрядом тока прошибает. Одно прикосновение — и такое откровение. Ни черта у меня не получилось забыть Вельскую! Я идиот. Нельзя было приезжать сюда и пытаться понять, какие чувства я испытываю…

— Отпусти, Ян. Все в прошлом. Я тебя больше не люблю.

Жмурюсь и сглатываю. Давлю в зародыше желание ее схватить больнее и встряхнуть, словно тряпичную куклу. Чтобы не смела издеваться. Никогда. Слишком больно вспоминать о том утраченном, что было между нами.

— Не могу, — честно отвечаю и не ухожу.

Интересно получается, насколько человек сам умеет причинять себе боль. Ты знаешь, что в этом озере водятся одни пираньи, но каждый раз, заходя в воду, надеешься увидеть там форель. И я еще умничал с Женькой, давал советы, совсем мозги отшибло. Совершенно начинаю терять контроль.

Рина вырывается и снова успевает скрыться в своем муравейнике. Даю волю чувствам и ругаюсь на железную преграду в виде подъездной двери.

«Что же ты… такая беглянка, Вельская?!»

В машину сажусь на взводе. Снова достаю телефон и пытаюсь дозвониться. Мы взрослые люди и не должны бегать друг от друга. Рина не берет трубку. И когда я теряю всякую надежду на повторном звонке, кто-то отвечает на мой звонок:

— Рина, — пытаюсь услышать ее голос, но подозрительная тишина заставляет прислушаться.

Шум воды вообще сбивает с толку. Может, она на кухне и пошла мыть посуду, но, прислушавшись, я начинаю понимать, что Вельская далеко не там. А когда я слышу стоны, меня чуть ли не подбрасывает на заднем сиденье. Мечусь внутри машины, словно раненый зверь.

То убираю телефон от уха, то снова подношу и начинаю чувствовать жар во всем теле, закручивающийся где-то там, ниже пояса.

Водитель встревоженно вглядывается в зеркало заднего вида, а я мычу что-то невразумительное о том, что меня замучила неимоверная жажда и мне требуется срочно питьевая вода.