“Никогда ничего не предполагай!” — вспомнил он слова своего сурового наставника, Джулиуса Доуна. Ну что ж, в одиннадцать так в одиннадцать.

На следующий день Альберт Лаккара припарковал машину на открытой площадке и вытащил из внутреннего кармана пальто конверт с адресом. Файэрс-стрит, 240 — он знал это здание. Сама Файерс-стрит была исключительно пешеходной улицей; она пролегала параллельно Уэллингтону, и многие политики с удовольствием снимали там квартиры. Удобно: перешёл дорогу — и ты уже на работе. Когда-то по Файэрс бегали троллейбусы, но когда на этой улице появились первые фешенебельные магазины и рестораны, было решено закрыть её для дорожного движения. Всё — для развития бизнеса.

Альберт прошёл несколько блоков от парковки, прежде чем остановился перед высокими вращающимися дверями с золотым номером «240» над ними. Весь небольшой орестовский даунтаун (всего несколько кварталов) был застроен небоскрёбами из стекла, отражавшими небо и соседа-близнеца с таким же небом на панелях. Из общего стиля выбивался только правительственный комплекс. Альберта в первое время здесь даже охватывал приступ агорафобии — так не похожа была эта улица и прилегающие к ней на улицы его родного города. Но потом привык.

Он вошёл в здание, миновал огромный искусственный водопад и без труда нашёл лифты. Вызывая кабину, заметил краем глаза приближавшуюся к нему невысокую женщину с короткими светлыми волосами, одетую в строгий коричневый костюм. В руках она держала небольшой кейс. Лаккара придержал дверцы лифта, пропуская женщину вперёд. Пожалуй, единственное, что ему нравилось в Оресте: здесь по-прежнему строго следовали правилам хорошего тона во всём, что касалось женщин, — и женщины не возражали. В том же Тангросе с большим успехом можно было нарваться на хамоватую феминисточку, которая на такой вот жест отреагировала бы напористым: «Дверь сама могу попридержать», но здесь... Дама вежливо, с улыбкой, кивнула и прошла вперёд, как ей и полагалось. Лаккара зашёл следом за ней.

— Вам на какой этаж? — спросила незнакомка, снимая солнечные очки. Альберту показалось, что женщина старше его лет на пять. Отчего-то подумалось, что она, вероятно, учительница: минимум косметики, нелепо, полукругом, выщипаны брови, две глубокие строгие складки на переносице.

— На одиннадцатый, — ответил Альберт, и она нажала нужную кнопку. Обернулась к попутчику:

— Мистер Лаккара, если не ошибаюсь?

Замечательно, его уже узнают на улицах, будто какую-нибудь поп-звезду...

— Сидней Фрейзер, аудитор, — улыбнулась она, — у нас с вами назначена встреча в восемь. Вы пунктуальны.

Аудитор... Она опустила слово «генеральный».

— Я уверена, что Джон уже на месте. — Уловив замешательство Лаккары, Сидней продолжила: — Джон Селорми, мой помощник, он тоже примет участие в нашей беседе.

Вот чего он не ожидал, так это того, что человек, недавно назначенный на пост генерального аудитора, окажется женщиной. Ему казалось, что имя Сидней — мужское.

Лифт распахнулся, женщина уверенно вышла первой, даже не ожидая от Альберта вежливого жеста. В Оресте это было её право. Лаккара невольно подумал о разнице между женщиной, наделенной силой и властью, и теми, кого он называл «сопливые феминистки». Вот не было у неё никакой необходимости возмущаться тем, что мужчина с ней галантен. И наверняка её муж до того, как перестал быть женихом, платил за неё в ресторане и в кино. И, может быть, есть любовник, который снимает ей номер в дорогом отеле и, заказав устрицы и шампанское, ожидает её после тяжёлого рабочего дня. И рассуждать о равенстве полов ей не интересно. Она для этого слишком занята работой.