По телевизору однообразные сериалы перемежаются повторяющимися новостями. Пират бездельником стал: раньше дом охранял, а сейчас совсем обленился. Интересно, как он узнал, что другой охранник есть? Ещё солнце не село, а пёс уже ушёл спать в свою будку.

Лика покопалась в саду, замёрзла, вошла в дом. Она увидела, что утренней почтой Сергей получил письмо, весь день был особенно задумчив, хмур, а потом и вовсе, поставив машину в гараж, куда-то ушёл.

Просмотрев новости, она улеглась в постель и уже засыпала, когда в соседней комнате что-то с грохотом упало, покатилось. После этого громко ударили в стену – зазвенело битое стекло. Шум продолжался и продолжался. За стеной рушилось, гремело, билось, и Лика, натянув на ночную рубаху халат, всё же направилась к вдруг ставшему буйному квартиранту. Она постучала и услышала невнятное бормотание. Приняв его за разрешение войти, отворила дверь и остановилась, открыв от удивления рот.

Сергей без рубахи и в одних шортах стоял возле полок, прихлёбывая водку прямо из зажатой в левой руке бутылки. Правой он брал с полки стенного шкафа книги, сувениры, посуду, что под руку попадётся и, размахнувшись, со всей силы, швырял в висящий на противоположной стене портрет красавицы в свадебном наряде. И ведь, несмотря на то, что был сильно пьян, ни разу не промахнулся, знаменуя каждое попадание целым потоком отборнейших непристойностей.

Шокированная происходящим безобразием, Лика закричала:

– Прекратите!

Он, пошатываясь, двинулся к двери и яростно прорычал:

– Пошла вон, сука! – дыхнул ей в лицо ещё не превратившимся в перегар алкоголем, и она, не выдержав оскорбления, наотмашь ударила его по щеке.

Сергей схватил её за плечо, как тогда, у колонны. Вдавливая в стену, другой рукой безжалостно вцепился в волосы, не давая отстраниться. Она успела отвести свободную руку, пытаясь ещё раз ударить, и неожиданно почувствовала, что задыхается, потому что в лёгкие проник уже не кислород, а вкус его губ, запах его тела. Лика хотела закричать, но его язык пробил оборону, раздирая непокорно сведённые губы, овладел её ртом. Она попыталась оттолкнуть, освободиться, но её руки, инстинктивно, бездумно согреваясь о горячую плоть, вцепились в мощные шары предплечий, впились ногтями, пытаясь удержать мужчину.

Телохранитель напрягся, но в следующую секунду, одним резким движением разрывая халат и кружевную рубашку, застонал, схватил, сжимая до боли, требуя покорности. И Лика сдалась, приняла не просто силу – силу желания.

Он тотчас почувствовал капитуляцию – ослабил железную хватку, совсем иначе, страстно притягивая её к себе. Его руки ползли по её телу, властно захватывая, проникая в запретное, сокровенное, вызывая неведомое сладкое напряжение где-то в самой глубине. Его губы хрипло шептали страшные гадости в её кожу, в её грудь, и она дрожащим от желания голосом стыдила и ругала его. Потом он сполз по стене, увлекая её на холодный пол. Перегнул, каждым движением, хриплым дыханием требуя подчиниться, и… она закричала, но уже без слов, без памяти, впервые в жизни закричала от наслаждения…

Он уснул прямо на полу, что-то бормоча и всхлипывая во сне, а она тихо освободилась от его рук, подложила ему под голову подушку и, собрав то, что осталось от рубашки и халата, ушла к себе, радуясь, что он спит. Ей было стыдно. Ей было стыдно, что впервые не стыдно… что ей так хорошо…

Всю ночь Лика пыталась составить какую-нибудь картину из свадебного портрета, растрёпанных книг и битого стекла, начинала засыпать и вскоре снова просыпалась от острого болезненно-сладкого томления, воспоминания о первом, таком незнакомом женском удовлетворении.