По дороге домой, она вдруг совсем не кстати вспомнила, как хорошо, тепло и надёжно чувствовала себя одно короткое мгновение там, возле колонны, пока ещё не поняла, что случилось. Краснея, из-под ресниц посмотрела на Сергея, но он был бесстрастно спокоен, впрочем, как всегда, и ей стало так стыдно, будто её уличили в чём-то нехорошем, неправильном…

Робкая попытка поблагодарить превратилась в короткий монолог без ответа, и Лика в который раз обиделась, прекратила бесполезную игру в одни ворота.

Страх уже почти прошёл, но это неформулируемое, непонятное ощущение пустоты, возникшее, когда едва знакомый человек, с которым ты только что проговорила целых полчаса, лежит на асфальте – и вдруг маленькая красная дырочка у него на лбу, как наклеечка у индийской красавицы…

Стараясь не думать об этом, Лика уставилась на дорогу, рассматривая давно знакомые пригородные пейзажи.

Перед поворотом к дому она встрепенулась и приказала:

– Остановитесь!

Выскочив из машины, побежала за высоким мужчиной в кожаном пиджаке.

Отец Алексей появился в небольшой, всегда пустовавшей церквушке, построенной в предшествовавшей посёлку деревне всего два года назад и успел уже стать одной из самых заметных и уважаемых фигур.

Несмотря на деревенское воспитание, Лика не была религиозной, как, впрочем, и её родители, соседи и односельчане. Это было что-то другое. Куличи, пасхи, крашеные яйца, вечеря крёстным – обычные традиции, как флаги и разноцветные шарики на Первое мая, а вот религия… Религия пионерке, комсомолке Кере была ни к чему.

Когда умер муж, Лика вспомнила, как после международного конгресса криминалистов в Болгарии они остались и целых две недели жили у тёплого Чёрного моря в одной из симпатичных, прилепившихся к горе лесенкой гостиниц. Николай Валентинович долго смеялся, когда она, удивлённо распахнув глаза, водила головой вверх-вниз, рассматривая необычное строение. Огромный, яркий, зефирно-розовый куб первого этажа, прижавшись тылом к горе, спускался к самой кромке белого песка, глядя по сторонам десятками широких окон. У второго этажа глаз-окон было на десяток меньше, а у третьего – ещё меньше. Каждый следующий этаж худел, отодвигался, представляя отдыхающим площадку для солнечных ванн. Они купались в море, загорали, а потом поехали в Варну. Погуляли по городу, посидели в кафе, расположившегося возле археологического раскопа древнего городища какого-то века до нашей эры, после чего муж уговорил её пойти в церковь.

Лика, скучая, смотрела по сторонам, пока Николай Валентинович сосредоточенно, молча стоял возле иконы, вслушиваясь в бархатный бас священника. Он поднял голову, поймал безразличный взгляд молодой жены.

– Что насупилась?

И она честно призналась:

– Нудно…

Профессор улыбнулся, потрепал её за щёку.

– Ты совсем молоденькая, потом всё поймёшь, – и неожиданно горестно произнёс: – Я хотел бы, чтобы меня похоронили по христианскому обряду…

Вспомнив о желании мужа, Лика побежала в церковь. Отец Тимофей, уложив на выпирающий из-под рясы живот холёные белые руки, вскользь утешил молодую вдову и долго договаривался о гонораре, всё время жалуясь, что жертвуют мало, а храм ветшает. После похорон священник пришёл на поминки и так напился, что опухшая от слёз Лика трясущимися руками завела машину и отвезла пьяного попа домой.

Матильда Архиповна по секрету сообщала, что жена отца Тимофея, обрядившись в партикулярное платье, каждый месяц ездит на городской базар продавать оставленные после свадеб вышитые полотенца, зачем-то положенные при крещении белые мужские рубахи. А ещё она по полгода кормит свиней пасхами и крашеными яйцами.