Как только Дима вернулся к себе, сразу набрал Давида, рассказал, что случилось с Аленой и Сашкой, и попросил срочно связаться со знакомым профессором.

Спал он отвратительно, ему всю ночь снилась Алена, которая убегала от него со словами «Я скоро умру».

В офис он пришел очень рано, только начало светать, Давида еще не было. Дима завалился на кресло и уставился в потолок.

Друг появился в начале девятого:

— Встреча с гуру медицины на двенадцать, — отрапортовал он вместо приветствия. — Кофе будешь? Пока наша секретарша спит, побуду ею.

И не дожидаясь ответа, направился в приемную за бодрящим напитком.

— У Сашки есть шанс ходить, представляешь? И она мне об этом даже не сообщила. Накопила деньги на операцию и собиралась ее делать, — громко произнес Дима, чтобы друг его услышал.

Давид появился в проеме двери с двумя чашками в руках:

— А чему ты удивляешься? Ты не помнишь, что ты с ней сделал?

— В квартире моей она жить согласилась! — как бы с упреком кинул Дима.

— В квартире она живет с твоими детьми. Потому что понимает, — Давид передал одну чашку другу, — что ты не позволишь своим детям жить в подвальном помещении и можешь вообще отобрать их, если она будет плохо о них заботиться.

— Никогда даже в мыслях не было отобрать у нее детей.

— Думаю, что в ее милой головке такой вариант появлялся не раз. Она мудрая девочка.

— Гордая слишком. Независимая. Пусть лучше Сашка инвалидом будет, но она не попросит у меня помощи. Считаешь, это нормально?

Давид пожал плечами.

— Любая мать хваталась бы за всякую возможность поднять своего сына, — продолжал Дима, — а она — нет. Главное, это держать свое лицо, да?

— Я думаю, что она для себя давно решила, что поставит Сашку на ноги. Своими силами. Вот эта возможность ее и грела. И она собирала деньги. И собрала. Чем она плохая мать? Да еще и для неродного сына?

Дима понимал, что друг прав. Алена замечательная мать. Самая лучшая на свете! Он вспомнил, как недавно просматривал видео, где Илья разбил ее любимую чашку.

Мальчик очень испугался. И не тому, что разбил, а что это была «мамина любимая», из которой она пила кофе каждое утро.

Илюша глядел на осколки и рыдал.

— Порезался? — она вскочила с дивана и бросилась к сыну. — Где? Покажи мне!

Она рассматривала его ручки, но он замотал головой и шепеляво произнес:

— Это была твоя любимая шашка…

Она стала целовать каждый пальчик по отдельности. Потом быстро собрала все осколки, взяла сына на руки — тот все еще продолжал реветь — усадила на колени и сказала:

— Это всего лишь чашка. Я куплю себе завтра другую и назначу ее самой любимой. Хочешь, пойдем вместе выберем? Это будет чашка, которую ты мне подаришь, и она станет самой лучшей на свете.

— Шамой-шамой? – размазывая слезы по щекам, спросил Илья. 

Алена кивнула и стала покрывать лицо сына поцелуями.

Сын, радостный, крепко обнял маму, что-то прошептал ей на ухо и спрыгнул с ее колен.

— И я тебя тоже очень люблю, — произнесла Алена вслед убегающему сыну.

Дима вспомнил этот недавний эпизод, и в его глазах появились слезы.

Как бы он хотел иметь такую мать. Чтобы хоть раз обняла, приласкала, чтобы прошептала, что любит.

Он вспомнил, как однажды разбил граненый стакан. В этот момент на кухню вошла мать, схватила его за шиворот и кинула на пол возле битого стекла:

— Ты сейчас мне эти осколки языком слижешь, урод несчастный! – она взяла сына за шею и наклонила. Несколько осколков врезались в правую бровь в паре миллиметров от глаза, на пол брызнула кровь. Дима с ужасом зажмурился.

— Ты еще мне тут пол пачкать будешь своей кровью поганой, бракованной? Убирайся отсюда к черту, выродок!