— Кто? Это? Сделал?
По ее щекам полились слезы:
— Это в поликлинике случилось. Какая-то ненормальная женщина накинулась на Сашку, я его полезла защищать, а она меня побила.
Дима нахмурился, он отказывался верить ее словам.
— Она своими когтями… с корнем оторвала мою родинку, — Алена говорила очень тихо, — я, наверное, скоро умру.
Она как-то обреченно посмотрела на него и попыталась улыбнуться, но потом опять задрожала, и из глаз полился дождь.
— Ш-ш-ш-ш-ш, — он уже поверил ей, — все будет хорошо. Все будет хорошо. Давай, ложись, я все решу.
Он уложил ее на подушку, накрыл одеялом и дотронулся до мягких волос.
— Ложись. Вот так, умница. Я сейчас. Приду.
Сашка все еще находился в гостиной и, кажется, ждал Диму. В детской комнате мальчишки строили башню из конструктора, был слышен их разговор.
На ватных ногах, пытаясь унять дрожь, Дима побрел сначала к столу, потом к мойке, взял из буфета стакан, набрал воды и выпил залпом, разлив на себя половину. Потом налил еще и уже чуть медленнее осушил его.
Пододвинув стул к Сашке, он присел и опустил голову.
— Кто эта женщина, вы запомнили?
— Конечно, нет, — тихо ответил мальчик, — когда у Алены кровь полилась, к ней все врачи сбежались, и посетители убежали. Нас отвели в смотровую.
Он замолчал, сжал кулаки и продолжил:
— Наверное, ее можно найти. Только зачем она тебе?
— А зачем вас вообще понесло в эту поликлинику? — возмущенно спросил Дима.
Мальчик сжимал кулаки, хмурил брови, но молчал.
— Что произошло? Зачем вы пошли в поликлинику? — повторил вопрос Дима.
— Алена собрала деньги на операцию, нам нужно было направление.
Дима ошарашенно посмотрел на Сашку:
— Какие деньги? Какая операция?
— Операция мне. Чтобы я смог ходить…
— У тебя есть шанс встать на ноги?
Мальчик неуверенно кивнул, а Дима не хотел верить его словам.
— Почему Алена мне об этом не сообщила?
— Она не возьмет у тебя деньги.
Дима резко вскочил и нервно зашагал по комнате.
— Ах, ну да, мы же гордые, независимые, - он подошел к мойке, налил себе еще один стакан воды и быстро осушил его. — Хорошо хоть в квартире этой согласилась жить, а не в подвале.
— Она умрет, да? — вдруг спросил мальчик и заплакал.
Дима сел рядом и накрыл его кулачки своими ладонями:
— Конечно, нет. Это просто рана, она очень быстро заживет.
Сашка замотал головой:
— Нет, это папиллома. У ее бабушки была точно такая, и ей тоже ее кто-то разодрал. Она умерла через два года, ей было всего тридцать.
Дима насупился:
— Бред. Ну ты что! От родинок сейчас никто не умирает. Прекрати даже представлять себе это!
Но мальчик, не останавливаясь, мотал головой.
— Так, все, успокойся. Мы завтра утром поедем к моему знакомому профессору хирургу. Хорошо? Поедешь с нами, договорились? — и уже тише, как будто для себя, добавил: — Если делать операцию, то точно не здесь.
Дима зашел к Алене в комнату. Она так же лежала, свернувшись клубочком. Он присел на кресло рядом, протянул руку, чтобы погладить, но потом резко убрал, боясь испугать:
— Отмени на завтра всю свою работу, я приду за вами, и мы поедем к моему врачу. Он знаменитый профессор, посмотрит и тебя, и Сашку. Потом решим, что делать. Хорошо?
Как же она устала от всего! Не осталось никаких сил противоречить ему, доказывать, что она сама все сможет. Не сможет. А если даже и получится, то будет поздно. Нужно просто согласиться на его помощь, подумать не о себе и своей гордости, а о сыне, о Сашке.
— Да, — тихо ответила она.
Он хотел сказать «Умница» или «Хорошая девочка», но не сумел. Он не должен давать ей надежду. Пока он не излечится, пока не станет нормальным, он не должен быть с ней ласков. Пусть он лучше будет злодеем, грубияном, насильником в ее глазах. Потом он вернет ее любовь. Потом. Обязательно. Но не сейчас.