Полюбовавшись немного на свой новый облик, я пришла к выводу, что похожа на гота. В детстве эти мрачные типы меня жутко пугали, а теперь вот я и сама затесалась в их компанию. Может, для полноты погружения губы углем намазать? Или чернилами?

Я покосилась на чернильницу. А что? Все продукты тут натуральные, почему бы и нет?

Спустя еще четверть часа, проведенную у маленького и мутного зеркала, я снова обернулась за оценкой к Гахрату. Тот шарахнулся и налетел на стену, сбив с полки кастрюлю и котелок, которые оглушительно загрохотали по полу. Чудесно. Вот примерно такой реакции я и ожидала. А подведенные чуть ли не до бровей глаза и губы будет еще и видно издалека. Чем не психическая атака? И вообще, на неуловимых братьев пока ни одна хитрость не сработала, так что впору пробовать что-нибудь неожиданное.

Бросив мне меч и котомку с хлебом и флягой, Гахрат махнул рукой на дверь и сделал подгоняющий жест. Да иду, иду, не ворчи.

Снаружи уже ждали ребята в количестве чуть больше дюжины. Увидев меня в новом наряде, они засвистели и заулюлюкали. Я шутливо отвесила ближайшему щелбан, но парень увернулся.

- Ты прям как демон, - сказал Хэйра, разглядывая меня во все глаза и даже нарезав вокруг меня круг. – Мне бабушка о них рассказывала. Мол, приходят по ночам, соблазняют и душу похищают.

- Твоя бабушка – кладезь устного народного творчества, - сказала я. – Но ты уж лучше прибереги ее рассказы для вечера у костра. А нам пора. Орши прислал весточку?

- Да, - кивнул Вигги, вынимая из кармана помятую тряпицу и протягивая мне.

С письменностью у моего народа была беда. Изначально у выходцев с гор был свой язык и иероглифы, сейчас превратившиеся в узоры для росписи и вышивки. Кочевники писать не умели вовсе, а свою полугортанную речь при необходимости просто передавали друг дружке, заучивая послания наизусть.

Когда матушка решила объединить два народа, она оставила речь кочевников, в клане которых родилась, и попыталась внедрить в нее иероглифы горцев. Но то ли танцующие закорючки не пришлись по вкусу кочевникам, то ли изначально не слишком хорошо отражали смысл сказанного, но теперь народ общался по большей части рисунками и старыми добрыми устными посланиями. Прибегает к тебе какой-нибудь мальчишка и тараторит: ты, мол, такой-сякой, соседу задолжал трижды три монеты. И руку тянет: плати, дескать, за телеграмму.

Наш связной воспользоваться услугами эсемески на ножках не мог, а лишь нацарапал травяным соком на собственной рубашке план местности и поставил жирный крест возле ручья: здесь, мол, они нынче прячутся. А потом подбросил «письмо» в условленное место.

Орши был талантливым разведчиком. Я обнаружила это случайно, когда как-то раз велела ему проследить за Гахратом, повадившимся куда-то бегать по ночам. Гахрат в очередной раз ушел, утром вернулся, а моего разведчика и след простыл. Я уж думала, укокошил пацана этот урод. А спустя почти месяц меня кто-то робко позвал из-за куста во дворе. Подхожу: батюшки, да это же Орши! Грязнющий, в рваной одежде, исхудавший и с такими синяками под глазами, будто на тот свет собирается.

Оказалось, я не уточнила, как долго нужно следить за Гахратом, и талантливый бедолага все это время околачивался по кустам и канавам, дожидаясь, когда же я призову его к ответу. А я его ни разу не заметила!

В общем, откормила я его, проинструктировала как следует на предмет адекватности в служении и пустила на вольные хлеба: мотаться по спорным землям, выискивать врагов. И почти сразу он прислал весточку, что сел на хвост двум неуловимым пташкам. С тех пор мы устраивали на них засады, пытались выманить, прогнать или хоть что-нибудь сделать, но таинственные братья всегда выскальзывали из наших лап. А безупречный Орши всегда заново находил их лежбище.