Я научилась ловко драться на кулаках и палках, заменявших нам мечи. Хотела было научиться стрелять из лука, но как-то не срослось: пинать и бить чучело палкой, представляя того гада, чья ночь удовольствия стала моей смертью, было гораздо приятнее, чем возиться с тугой и непослушной тетивой.

- А ну, спускайся, паршивка! – кричала Феня, прыгая по вязкой прибрежной грязи и пытаясь достать меня скрученным в жгут фартуком. – Спускайся, а то матушке расскажу! Разве это дело для юной ххаши – по деревьям лазать?

А я только высовывала язык, свешиваясь из окна нашей «сторожевой башни» - домика на старой, узловатой иве. Доски подо мной подозрительно скрипели и прогибались, но держались.

- Пли! – велела я, махнув рукой, и засевшие на ветках мальчишки принялись бросаться заранее заготовленными кедровыми шишками – точнее, опустевшими и потому легкими остатками от оных. Феня завизжала и принялась бегать туда-сюда, не зная, куда бежать и где спасаться. Некоторые снаряды падали в воду, вздымая брызги. В какой-то момент Феня поскользнулась и скатилась по склизкому берегу прямо в реку.

- Вот только попадись мне! – пригрозила она, мокрая и жалкая, выбираясь обратно. – Уши оборву. И без ужина оставлю, так и знай!

- Ой-ой-ой, - передразнила я и демонстративно вгрызлась в яблоко: у нас тут был целый стратегический запас на случай «войны» с чьими-нибудь родителями. В основном, правда, с моей нянькой и Гахратом.

...

Так, в шумных играх и бесконечных синяках и ссадинах пролетело несколько лет. Забыться и полностью погрузиться в игру, как делали другие дети, у меня почему-то не получалось: видно, сказывался внутренний возраст. И еще я подспудно мучилась мыслью, что страдаю ерундой, вместо того, чтобы приносить пользу этому смешному и наивному обществу.

Тогда меня потянуло заняться чем-нибудь стоящим, и в перерывах между играми я стала приобретать разные навыки – полезные и не очень. Научилась правильно топить печь в доме и бане, затыкать щели в бревенчатых стенах мхом и наводить раствор для фундаментов, вымешивать масло из сливок, ухаживать за лошадьми и даже колоть дрова.

Но дела, которым меня учили удивленные таким интересом слуги, были мелкими, и быстро надоедали. Тогда я стала приставать к плотнику, ювелиру, кузнецу и прочим серьезным мужикам. Меня гоняли, обзывали, жаловались матушке на «дурость», но в итоге сдавались и все-таки учили. Правда, без особого результата: я быстро убедилась, что кроме ювелирного дела, моим хлипким ручонкам все не по силам. Было обидно. Очень. И оставалось только надеяться, что со временем я не только вырасту, но и хоть немного окрепну. А то прямо фиалка на ветру, хоть запирайся в высокой башне и жди принца.

- Рубаху надо подпоясывать под грудью, - учила меня Феня, разбирая мои спутавшиеся за день волосы. – Чтоб пышней казалась.

- Нет у меня груди, - фыркала я, демонстративно ударяя по плоской, практически мальчишечьей грудной клетке.

- Скоро будет, - уверяла меня Феня.

- Ты мне это уже который год твердишь, - я закатывала глаза.

- Просто ты у нас поздняя, - говорила она. – Ползать поздно начала, пошла поздно, заговорила поздно. Вот и созревать, видно, будешь поздно. Подумаешь, на пару лет задержалась. Отрастет, и еще какая – больше, чем у Гариллы.

- Пфф, - я демонстративно кинула на гордую сестрицу презрительный взгляд. – Больно надо. Головы три, а мозгов ни в одной нет.

- А ну цыц! – злилась Феня. – Да что ты за ххаши такая!

- Особенная, - загадочно шевелила я бровями. – Мыло варить научишь?

...

К шестнадцати годам пришел черед увлечений кройкой и шитьем, скорняжным делом и прочим в том же роде. Я загорелась идеей создать себе сногсшибательный образ. Нашила целую гору одежды. Сначала пыталась создать что-нибудь воздушное и пышное, что, по моим представлениям, полагалось носить невинным юным принцессам. Но в моем распоряжении были только грубые льняные ткани и кожа всех сортов.