— А когда уже будет море? И будет ли оно вообще? — детским голосом, но по-взрослому интересуется Селин.

Это сбивает с меня всю ярость.

Я забыл. Забыл, что обещал показать своей дочери море.

Своей дочери.

Называть Селин своей дочерью было упоительно. Я еще не делаю это на автомате, еще не свыкся, каждый раз перекатываю это слово на своем языке и каждый раз — удивляюсь.

Не привык. Но очень хочу привыкнуть.

— Все, едем к морю, — заявляю, бросая холодный взгляд на Айлин.

— А что сказал врач? — тихо бормочет Айлин. — Ты выглядишь злым.

— Поговорим вечером. Когда уложим Селин спать

Вскинув удивленный взгляд, Айлин коротко кивает.

Море Селин еще не видела. Мы прилетели поздно ночью, Айлин сразу закрылась в комнате с дочерью, а с утра пораньше я велел им собираться и повез в клинику Рафаэля.

Глянув на часы, понимаю, что уже время обеда.

— Я знаю хороший ресторан прямо у моря. Поедем туда.

— Сначала море, — повторяет Селин.

— Море, — повторяю следом, залипнув на внимательных глазах дочери.

Глаза у нее были мои. Губы от Айлин. И вся красота тоже от нее. Это был маленький ангел во плоти, капризы которого я, кажется, готов исполнять вечно.

На пляже мы оказываемся за рекордно быстрое время. Я хочу впитать эмоции Селин, когда она увидит, как бушует море в самое холодное время года.

Хочу увидеть хотя бы эти эмоции. Все остальное «первое» я уже пропустил — первые шаги, первые слова.

— Какое грозное море, — выдает Селин, увидев его впервые.

Я смотрю на нее пристально и впитываю каждую эмоцию — от страха до восхищения, затем предлагаю ей подойти ближе. После недолгих раздумий она берет Айлин за руку и ступает ботинками по песку, с которого от плюсовой температуры сошел даже снег.

Со мной она, конечно же, не пойдет. Не доверится, не даст взять себя за руку, и мне это не нравится.

Я хочу по-другому. Все по-другому.

— Здесь тепло, — говорит Айлин. — Намного теплее, чем возле столицы. Давно хотела уехать.

Я перевожу взгляд на Айлин и говорю:

— Рад, что тебе нравится.

Айлин опускает взгляд, и они с дочерью уходят, чтобы подобраться ближе к морю настолько, насколько это позволяют бушующие волны, но Селин останавливается, не ступив и трех шагов, потому что боится. Она видит большую волну и в последний момент срывается и бежит обратно. Ко мне. Она молниеносно спотыкается, потому что бежит со слезами на глазах, я готовлю руки и ловлю ее на ходу, прижимаю к себе и заглядываю в ее глаза.

— Не бойся. Я рядом.

Смахнув слезы, Селин прижимается ко мне и обвивает мою шею руками. В обычной ситуации она бы так не сделала, но волны пугают ее куда больше, чем грозный неизвестный дядя.

И я этому несказанно рад.

До машины я несу Селин сам. Клянусь, я просто не хотел ее выпускать. И в машине не выпустил бы, но Селин тянется руками к матери, и я нехотя отпускаю ее.

Между дочерью и мной — огромная пропасть, сократить которую не хватит ни недель, ни лет. Эта мысль стоит на повторе до самой ночи, пока мы не возвращаемся домой после моря, ресторана и парка в центре курорта. Айлин сразу уходит в комнату, не прощаясь. Селин сонно следует за ней — она получила кучу эмоций, и я готов поклясться, что она уснет за считанные минуты.

Через полчаса я решаю сделать один важный звонок.

— Вы припугнули Сабурова? Этот бедолага сказал Айлин, что ему велели?

— Сабуров сказал слово в слово, она вышла из его палаты расстроенная и в подавленном настроении.

— Отлично, — я усмехаюсь и сбрасываю вызов.

Расстроенная, значит.

Неужели любит этого Вадима? Я сжимаю телефон в руках и оборачиваюсь на тихие шаги за спиной.