В санаторий мы ездим каждый год, а вот до моря, увы, еще не добрались, из-за чего порой я считала себя просто ужасной матерью. Бизнес сделать смогла, успешно развить его смогла, а вывезти дочь на море — нет…

— Мама, но я не хочу в садик. Я хочу болеть, — неожиданно произносит Селин после визита педиатра, которая с равнодушным лицом сообщила, что ребенок полностью выздоровел.

— Нет такого слова «не хочу», есть слово «надо», — отвечаю дочери так же, как когда-то отвечали мне.

Мама очень часто повторяла мне эту фразу. Сейчас бы я все отдала, лишь бы услышать от нее еще несколько подобных нравоучительных слов, однако, к моему ужасу, три года назад ее не стало.

Не выдержало сердце.

Перед тем, как я вышла замуж за Рамиса, у нее обнаружили рак. На протяжении следующих нескольких лет она проходила длительные курсы химиотерапии и получала изнурительное, но эффективное лечение, которое спонсировал Рамис. Рак мама победила, но химия, после которой мама прожила еще три года, в итоге забрала ее сердце.

Я до сих пор помнила нашу последнюю с ней встречу. В тот день мама настаивала, чтобы я рассказала Рамису о дочери или она обещала сделать это за меня.

Маму тоже можно было понять: она очень хотела вернуть былой комфорт, к которому она привыкла в браке с моим отцом, и возвращать все роскошные блага жизни она собиралась с помощью разбогатевшего и щедрого Рамиса. По ее словам, весь бизнес достался Рамису по моей вине: я развелась, а должна была терпеть, и тогда мы с мамой катались бы как сыр в масле после того, как Рамис поднял строительную фирму отца с колен.

Мама его боготворила, и если признаться честно, то было за что. Поднимая бизнес, Рамис не забывал о моей семье и оплачивал буквально все: лечение, лекарства, моря и содержание мамы в самых лучших клиниках страны. Сквозь зубы я должна была признать: если бы не Рамис, отец бы разорился, а мама бы уже давно скончалась от рака.

Вот только остальное, в том числе годы нашего брака я забывать была не намерена, поэтому в тот день, слушая нотации мамы, я жутко на нее разозлилась, но внешне не показала: допила свой чай, поцеловала ее, сказала, что люблю и уехала. Буквально через месяц ее не стало — сердце, разрушенное химиотерапией, окончательно сдалось.

— Мама, но я очень не хочу в садик, — повторяет Селин, топнув ножкой.

— Малышка, мне нужно спешить в кафе, иначе тетя Регина не справится одна, понимаешь? А вечером после работы я возьму по пути домой твои любимые пирожные! — восклицаю с улыбкой. — С ламой из съедобной бумаги! Хочешь?

— Хочу! — кричит Селин и буквально расцветает в лице.

— Договорились, моя сладкоежка. Тогда собирайся в садик и живее, — делаю голос построже и свожу брови к переносице.

Кивнув, Селин схватила маленького медведя и направилась к двери, чтобы самостоятельно обуться. Я удовлетворенно киваю, подбираю телефон с тумбочки и игнорирую пятый по счету звонок от Рамиса. Решаю, что, когда приеду на работу, просто скажу ему, что ехала в такси и не слышала звонка.

Впрочем, как и все последние дни, что я упорно игнорировала Рамиса.

Я одеваю дочь в теплые вещи и слышу, как неустанно вибрирует телефон. Закатив глаза, думаю о том, на сколько же хватит Рамиса? В конце концов, я жутко опаздывала на работу, а еще нужно было отвести Селин в садик, и сейчас мне совершенно точно некогда отвечать на звонки.

Отведя Селин в садик и приехав на работу, я успешно забываю о Рамисе. В кафе все идет своим чередом: по будням к нам заходят мамочки с детьми и заказывают блюда из детского меню, а потом просят упаковать с собой пирожные для остальных домочадцев, а по пятницам и выходным у нас проходят самые веселые и масштабные детские мероприятия, на которых мы с Региной выкладываемся на все сто и даже больше.