Впрочем, кроме слежки друг за другом, у веницких и югославских пилотов была общая забота – столь же древняя, как сам Ядран.

Контрабандисты!

Они появились тут вместе с государствами и их таможнями. Пережили всех – римлян, византийцев, дожей и османов. Ими кишат бухты от Истрии до Черногории. Теперь, когда вместе с войной в Италию пришла дороговизна, для них пришла пора большой наживы. Сахар, табак, выпивка тайными путями потекли с Балкан на полуостров-сапог. Ночь страха – и куча лир в твоих руках!

В новом веке они обзавелись новым снаряжением. Что за огоньки перемигиваются по ночам на берегах Кадорского пролива? Это фонари моргают шторками жалюзи, беседуют азбукой Морзе, своим тайным кодом – назначают встречи, говорят, какой товар придет. У самых ушлых жохов имеются ламповые передатчики, даже армейские рации. Между ними идут в эфире загадочные разговоры:

– Две бутылки ракии и пршут в подарок вызывают толстого сербина. Две бутылки ракии и пршут…

Такая нелепица звучит день за днем, пока не прилетает отзыв:

– Эй, это мясо зовется иначе! Как?

– Пармская ветчина, приятель.

– Исправно. А цвет твоего приза?

– Серебристый.

– Чудо небесное! Ты жив?

– И невредим. Дело есть, встретиться бы…

Тут оба переходят на язык контрабандистов, в котором каждый остров и пролив имеют свое длинное имя-шараду. Сущая абракадабра!

– Что-нибудь нужно?

– То же, что в прошлый раз.

– Эге!

– Неужто не довезешь?

– Конь крепкий, выдюжит. Твой бы хребет не сломал.

Три ночи спустя – погода была безветренная, – «рогожарский» приводнился в Кадорском проливе, сообщив на базу в Дивулье:

– Правый мотор барахлит. Починимся сами.

Через час, ориентируясь по его огням, рядом опустился «южный» Ro.44, подрулил вплотную. К этому времени югославский экипаж уже погрузил в надувную лодку бомбы и патронные ленты.

– Ну, черт! – заорал Раде, приветствуя Григора. – Как уцелел, машину спас?

– Сам удивляюсь.

– Где базируешься?

– Извини, промолчу. Место заветное, такое лишь раз найти можно. Давай-ка поспешим, у меня вскоре работа намечается.

– Надеюсь, не у наших берегов.

– В открытом море. Веницкий транспорт везет снаряды. Им самое место на дне.

– Ясно, в Албанию идет. – Гулан сплюнул в черную воду. – Если удастся… греки за тебя свечу должны поставить. С ногу толщиной.

– Пойдет ли она мне, католику, на пользу?

– Брось!.. Станет бог разбирать, чей ты? Там по делам судят… Да, харчи возьмешь?

– Ракия есть?

– А то ж!

– Давай. У нас еще с полчаса времени.

Тревожно колебалось море; покачивались на поплавках гидропланы, тихо сносимые течением к северо-западу. На горизонте звездами мерцали редкие береговые огни.

Подвешивать бомбы с лодки, на плаву – дело не из простых, но Григор с умельцами из Дивулье управился быстро. Раде, сопя от натуги, поднимал в кабину и закреплял позади сиденья скатанные ленты.

– Смотрю, ты нашел себе гнездо что надо, – бросил он, спускаясь с крыла в лодку.

– С чего так решил?

– Нюхом, приятель. От тебя не только смазкой и бензином – бабой пахнет. Очагом, стряпней домашней… и еще чем-то, не разберу – вроде, духами, а может, цветами.

В ответ Григор лишь усмехнулся:

– Спасибо, напомнил – другой раз прихвати мне моторного масла.

Вскоре «южный» понесся прочь, взметая пенные гребни, и – во тьме еле видно было, – после короткого разгона поднялся в воздух.

В полдень пароход «Марина Фьоре», приняв на борт военный груз, отбыл из Анконы во Влеру. Погода стояла тихая, спокойное море лежало впереди, рейс не сулил неожиданностей. Всего триста миль прямого пути! Знай себе держи курс на зюйд-ост и для бодрости напевай вполголоса – пока не слышит старпом, правоверный фашист, – старую неаполитанскую на новый лад: