«Она боялась за меня? Хм!..»
– Был риск, – с небрежностью проронил он. – Но риск – мое ремесло.
– Значит, взлетишь, – кивнула Дайра убежденно.
– С катапультой было бы верней.
– Это… чем штурмуют крепости?
«Водина!.. Не зря говорят – водинцы живут в древности».
– Катапульта укороченного старта, – мягко, терпеливо заговорил Григор, пытаясь руками нарисовать в воздухе палубный разгонный механизм. – Такое устройство на сжатом воздухе…
– Потом, – отмахнулась она. – Полночь близится. Будь моим гостем, юнак. Я рада видеть тебя в своих владениях.
– Право, мне неловко… – Григор замялся, колеблясь между наслаждением видеть златовласую прелестницу и опасением переступить какую-то грань, лежащую прямо у его ног. Шаг ступишь, кивнешь – и где окажешься? Как бы не дальше, чем на Мальте…
Казалось, она удивлена, почти обижена:
– Отчего же неловко?
– Мы с вами едва знакомы. Такое приглашение – большая честь, но… надо ли давать повод для молвы?
– Ты воин, ты честен и смел, – открыто и твердо сказала она. – Тот, кто отважился сразиться с множеством врагов – желанный гость. Я принимаю тебя с чистым сердцем. Какие могут быть сомнения?
– Никаких. – Он шагнул к ней, протягивая руку и понимая, что выбор сделан.
Ее ладонь была удивительно нежной, теплой и сильной.
С приходом осени на Адриатике настал мертвый сезон. Участились дожди и шторма, рыбаки все реже выходили на лов сардины. То и дело голубое небо застилали плотные клубящиеся тучи – словно дым войны, ушедшей на юг. Там, вдали, войска ползали по лику земли как живые лишайники цвета хаки, слепо сталкиваясь между собой со вспышками и треском пальбы. Итальянцы увязли в Египте, а в Албании их теснили греки.
Те веницы, которым выпало служить на оккупированных островах Мореи – которой тотчас вернули «историческое» имя Трансдалмация, – считали, что оказались у Христа за пазухой. От фронта далеко, бомбы не падают, народ молчаливый и покорный. В новой провинции велено было соблюдать либерализм, так что месяц-два стояла тишина. То есть копилась злость. Цены при веницах выросли, а урожай скупали за гроши и увозили за Ядран, кормить прожорливых веницких баб и их грязный горластый приплод.
Тут выяснилось, что угроза расстрелом от саботажа не удерживает, а указ «Сдать оружие!» отнюдь не выполнен.
То один, то другой состав с продовольствием сходил с рельсов, не дойдя до порта. «Что вы хотите, синьоры? Узкоколейки ветхие, полвека как австрияками проложены!» – разводили руками путейцы, хоть у них перед носом водили дулом «беретты».
«Патрулировать на дрезинах!» – телефонировал штаб из провинциальной столицы, ныне именуемой Фортеза ди Дуче. Но даже перегон в десяток километров мог стать роковым. Ждешь-пождешь на разъезде, ан дрезина давно под откосом, а экипаж рапортует святому Петру: «Так и так, мол, доездились».
Расследуя происшествия, веницы узнали о завоеванной стране немало нового. Например, что партизан нет и быть не может.
– Да разве ж мы посмеем? Это все сенки пакостят.
– Perbacco, quello che è – «senki»?[6]
– Тени, синьор маджиоре, злые тени в подземельях. Солнце на зиму – сенки наружу. От них только крестом и молитвой…
Зато на море царило спокойствие. Англичане не рисковали проникать на Адриатику, югославы стерегли свой берег – можно заниматься каботажем без помех и без воздушного прикрытия. Для облета Трансдалмации оставили два звена «цапель». Z.506 по очереди с ленцой поднимались с воды и барражировали вдоль побережья, озирая воды и земли. Стоило «цапле» блеснуть в небесах, как с востока взлетал «рогожарский» или старенький «дорнье» – будто чичисбей, без которого синьоре грех выйти на люди.