— Ненавижу тебя…

Я замер ненадолго на границе повязки между ее лопаток, потом осторожно обрисовал контуры пластырей…

— …за то, что сожалеешь теперь, тоже ненавижу…

— Я не сожалею. Я бы сделал все точно так же.

— Тогда ты еще хуже, чем я думаю, — зло прорычала она.

— Скорее всего.

Ладони положил на ее маленькие плечи, и я осторожно сжал пальцы на ее мышцах, замирая от неожиданного благодарного стона. Вдохновленный ее внезапным согласием, я осторожно смыл остатки мыла, укутал ее в полотенце и подхватил на руки.

— Да пусти! — задергалась Энди в свертке, но я не слушал. Уложил ее на кровать, развернул полотенце и сел сверху, чтобы не дергалась. Начал с окаменевших плеч. — Убери от меня лапы! — шипел мой котенок, дергаясь.

Но я не обращал внимания — осторожно разминал застывшие мышцы, пускаясь все ниже. Постепенно от возмущений Энди перешла к нервным вздохам и сокращениям в эпицентре болезненных спазмов, и тогда я принимался осторожно растирать каждый.

— У тебя ладони шершавые, — сдавленно пожаловалась она.

— Прости, других нет. — Я спустился к пояснице, осторожно надавливая.

— А почему ты развелся?

Ее вопрос удивил. Хотя, наверное, я забыл, каково это — разговаривать с девушкой.

— Наверное, я не приспособлен.

— А она что, не видела?

— Не знаю. Может, видела, но не хотела верить. Мы оба ошиблись.

— Но дочь ведь есть…

Я промолчал, замирая, неожиданно не найдя в себе сил сдержать эмоции. Накатила дикая усталость, и показалось, что я не выдержу. Я даже не сразу понял, что Энди обернулась ко мне сначала, а потом развернулась на спину и пытливо посмотрела в глаза.

— …Это ее ты спасал… — вдруг выдохнула она, раскрывая глаза в изумлении.

И поздно было отводить взгляд, хотя я попытался.

— Я не закончил, — прохрипел, но она не слушала.

Все смотрела на меня взглядом, полным такого дикого отчаяния, что захотелось застрелиться. Я не знал, как объяснить ей, что плевать мне было на последствия. Что думал только о своей девочке и готов был пожертвовать всем, лишь бы она вернулась к нормальной жизни.

— Как же ты ее потерял? — выдохнула она, поджимая под себя ноги.

— Я не живу с ними, забираю Лину только на выходные, — начал пришиблено. — Ее подкараулили возле школы. Запихали в машину, и больше ее никто не видел.

— И сколько уже?

— Четвертый месяц.

Я видел, что она отчаянно пытается уложить эту реальность в какие-то привычные рамки, чтобы хоть как-то все это принять.

— Ты, должно быть, с ума сходишь… — прошептала. Я не ответил. Говорить ей, что теперь она сводит меня с ума едва ли не больше, смысла не было. — Значит, ты думаешь, что тебя попробуют устранить, и вы узнаете, кто способствует этому изнутри…

— Да, — кивнул.

— А натурально это все выглядит, — похвалила бесцветно. — Думаю, кто бы это ни был, он поведется…

— Энди…

— А ты не подумал, что этому кому-то удастся тебя прибить? — сдвинула она брови, тяжело дыша. — И как ты поможешь дочери?

— Я уже никак — ее ищет Харт, — прорычал напряженно.

— А ты ей не нужен, что ли?

— Я хочу задавить этих тварей, чтобы не трогали наших детей.

Не хотел я перед ней оправдываться и прикрываться благими мотивами. Никакие мотивы не оправдывали меня в ее глазах.

16. 16

Энди отвернулась и потянулась за рюкзаком у кровати:

— Я, наверное, не смотрела в глаза этим детям…

— Лучше не смотреть.

— Ты смотрел.

— Энди… чего ты добиваешься? — Я отметил, что стоит произнести ее имя, не хочется продолжать.

— Я трусы хочу надеть, — вытряхнула она трогательный хлопковый комплект нижнего белья себе на колени.

— Я сделал жуткую вещь по отношению к тебе. И я за нее отвечу.