— Это уличные танцы, герой, тебе, породистому, не понять, — усмехнулась она и исчезла за дверью.

А я не сразу понял, что мобильный вибрирует в руке. Нервы обожгло будто током, дыхание разогналось — пришлось задержать, чтобы ответить спокойно:

— Харт, я слушаю...

17. 17

— Прости, пока новостей нет…

Я разочарованно выдохнул и машинально глянул на двери ванной. Мне не нравилось, когда Энди исчезает из поля зрения — паранойя изводила все больше, а ее я уже считал своей.

— …Твоя бывшая жена просит встречи…

Я даже не сразу понял, что он мне говорил. Слышал слова, но не понимал сути.

— …Брайт, будешь с ней говорить? Она у ворот. Ребята спрашивают, что с ней делать.

Только этого мне не хватало… Я протер устало глаза:

— Я встречусь с ней.

— Тогда за тобой придут.

— Что у тебя по делу?

— Как что-то будет — дам знать. По периметру чисто. За тобой вышли.

Я натянул футболку, прислушиваясь к звукам в ванной. Наконец, не выдержал и направился к Энди.

— Эй, ты там чего застряла? — потребовал после громкого стука.

За дверью послушалась ругань:

— Твою мать, Рейн! Дай дела сделать! У меня на нервной почве ни черта не выходит!

— Может, тебя к доктору сводить?

— Он меня не избавит от тебя — ты не лечишься!

В этот момент раздались шаги за дверью.

— Я выйду ненадолго — веди себя хорошо, ладно?

— Ну даже не зна-аю…

Я покачал головой и направился к дверям, ярко чувствуя, как уперся внутри зверь.

«Ах ты, старый кот! На молоденьких потянуло?!» — нахмурился я.

«Хочу ее! — огрызнулся он. — Моя!».

«Ну еще бы, с твоим интеллектом…».

«К ней хочу! Свернуться вокруг и греть!».

«Она не мерзнет. И видеть тебя не хочет».

«Это ты виноват».

Объяснять этому существу, что у него уже есть котенок, которого надо найти, бесполезно. Нет, он тоже горевал, но по-своему. Мне не понять. Он мог жить с этим. Я — нет. Пока выслеживал следы этой банды в горах, сутками не вылезал из зверя — в нем проще переносить боль и остужать голову. Зверь просто охотился и выслеживал, эмоции ему почти не мешали. Иногда накатывало такое отчаяние, что не хотелось возвращаться в человека…

— Руки за спину, пожалуйста, — вежливо попросил меня охранник.

Я последний раз оглянулся на ванную и шагнул за конвоем в коридор.

Меня провели в кабинет, где я виделся последний раз с Хартом, и я сразу увидел Эмму. Она обернулась ко мне от окна — чертова пропасть притягивала внимание каждого, кто в нее смотрел.

А я смотрел на Эмму.

Последний раз наша встреча кончилась хреново. Я обвинил ее в том, что нашего ребенка украли, что не следила за Линой, позволяла шляться допоздна в соседнем квартале у подруги вместо того, чтобы лично ее забирать и провожать домой. Не думал, что она вообще захочет меня видеть, да и было плевать.

Эмма смотрела на меня бесцветными глазами — лицо осунулось, вся она выцвела за эти четыре месяца, похудела так, что толстовка на ней висела мешком… Моя толстовка.

— Рейн, — позвала она глухо, обняв себя руками, когда позади тихо щелкнула дверь.

Я стоял, не шевелясь, и смотрел на нее исподлобья. Почему-то мысли ушли совсем в неожиданную сторону — что такого я когда-то нашел в Эмме? И чем это отличается от того, что видел сейчас в Энди? Эмма моложе меня на десять лет, но тогда это не казалось разницей вообще. Дочь известного адвоката, она привлекала умом, страстью к делу, которым занималась… А еще она была невероятно горячей в постели и ревнивой самкой, маниакально оберегавшей свое право на меня.

Поначалу я думал, что просто сделал правильный взрослый выбор, а зверь его молча принял. Но чем больше я жил с Эммой, тем сильней меня тянуло за порог. Когда родилась Лина, все, казалось, поменялось. Но только казалось. Эмма не давала мне быть с дочерью даже в редкие свободные дни — все у них было расписано по часам, забито какими-то кружками, репетиторами и поездками. Казалось, что моего исчезновения вообще никто не заметит. Сначала я пропадал в горах неделями, потом месяцами. Но Эмму это не устроило. Она нервничала, устраивала истерики, орала, что уж лучше бы я ей изменял…