– Гонит (это Лом).

– Где ты взял инструменты?

– Что-то нашел, что-то сделал сам, сэр Кент.

Холеная рука ложится на папку.

– Это тоже отремонтировал ты?

– Да, сэр Кент. На папке слетела застежка молнии. Я разогнул и снял стопор, вправил молнию. Мой друг отполировал папку тряпочкой с кремом.

– Каким?

– Для рук, сэр Кент, другого не было.

– В натуре, гонит.

Боров выкладывает на стол зажигалку.

– А это – гонит?

Очки.

– Гонит?

Встает, трещит застежкой ремня:

– Нехилый гон получается, а, Лом?

Кент рассматривает очки.

– Как ремонтировал?

– На очках была сломана дужка, сэр Кент, и выпадало стекло. Оправу аккуратно выправил, стекло перестало выпадать, вывинтил винт крепления дужки, поставил целую дужку от других очков.

Боров одобрительно кивает. Продолжаю:

– В зажигалке, сэр Кент, сточился кремень, согнулась пружина. Я взял детали от другой, заменил. В ремне испортилась возвратная пружина. Разобрал застежку, поставил похожую пружину от авторучки, отшлифовал кнопку, собрал. Так же отполировали ремень кремом. В калькуляторе был неисправен аккумулятор, я сумел найти рабочий, заменил.

– Ты сейчас назвал несколько специальных слов. Откуда их знаешь?

– Я не могу сказать, сэр Кент. Знаю, но откуда – не помню.

– А как ремонтировать, откуда знаешь?

– Не помню, сэр Кент. Вижу сломанную вещь, понимаю, как она устроена и как ее ремонтировать. Само в голове всплывает.

– Да гонит он, Кент. Помню, не помню. Фуфло.

– Ты так думаешь, Лом? Зомбак, руки покажи.

Протягиваю руки, поворачиваю.

– Ничего не видишь?

– А хули там видеть? Грабли, как грабли.

– Они чистые, Лом. И ногти подстрижены. На лицо его посмотри.

– Ну, рожа.

– Он выбрит. Чем одеколонился, Зомбак?

– Лосьон «Олд мэн», сэр Кент.

– А еще он причесан. Расческа где?

Достаю, показываю расческу.

– Хорошо. Когда стирал майку и рубашку?

– Вчера, сэр Кент.

Допрос прерывает стук в дверь и появление еще одного законника. По-моему, Вялый.

– Нашли, сэр Кент.

На стол ложится ветровка Лупеня и его дубинка. Сердце дает сбой.

– В нычке у крыс на продуктовой нарыли. Барахло Лупеня в кровянке в куче зарыли, уроды опущенные. Там и место есть, где его кончали – мусор перерыт, с кровью.

– Как нашли?

– У крыс один покоцанный, тряпками замотан (оп-па! По-моему, я знаю, кто под раздачу попал). Парни начали шмонать реально и нашли.

– Что крысы говорят?

– А что базарить? Отмазывались, ну парни их и забили.

– Нахера?! Как узнать теперь: кто такие, почему Лупень один поперся?

– Да че там узнавать… Они из наших бывших, из опущеных. Лупень их знал, да и мы тоже.

– Та-а-ак. Под кем ходили?

Вялый виновато смотрит на Лома.

– Ясно. Выйди пока, Вялый, подожди за дверью.

Помявшись, бандюк добавляет:

– Нычки у них богатые были. Бухла много, курево. У нас пока сложено.

– Не зря братва базарила, что Лупень нычки дохляков шерстит. А один шмонал, чтобы не делиться.

– Помолчи, Боров. Вялый, выйди.

Жесткий, отдающий ледяным холодом, властный взгляд Кента упирается в Лома.

– Косяк на тебе, старшина. Твой бык, ты за него отвечаешь.

– Кент, да че…

– Я так сказал, и по закону так. Все, решено.

Взгляды возвращаются ко мне. Кент звенит колокольчиком, заглядывает охранник.

– Нюхач пришел?

– Да, сэр.

– Пусть заходит.

– У него вещи в мешках.

– С вещами.

– Да, сэр Кент.

Входит смутно знакомый законник, бандюки вносят… Да, попал. Это наши вещи.

– Твое, Зомбак?

– Мое и моего кореша.

– Рассказывай, Нюхач.

– Занычено, сэр Кент, было толково. Место хорошее, халупа у него сделана, в натуре, по уму, теплая, чистая, внутри матрацы из мешков с рваниной, подушки, даже, типа, простыни. Мешок шмотья стираного, чашки, тарелки, добра разного богато.