— Я видела как она шарилась в нашем шкафу, а потом полезла в шкатулку с драгоценностями. Сначала я не обратила внимания, думала, она посмотреть хочет, а сегодня обнаружила, что цепочки нет…
У меня от таких россказней аж челюсть отвисла.
— Это не правда! Я не брала! Она сама в моём белье копалась!
Только как защищаться, когда гадина снова меня обыграла. Что-что, а коварности и сволочности Верке не занимать.
Миша молча обошёл нас, открыл шкаф и начал выворачивать оттуда всё содержимое. Стало так больно и мерзко, что не передать словами. Он поверил ей! Не мне, а ей. Потому что она жена, а я всего лишь девчонка с улицы, которую Басмач уже ловил на воровстве.
Прикусив губу до крови, изо всех сил сдерживала слёзы. Только бы не зареветь, только не при этой суке.
Верка поглядывала на меня с победной ухмылкой, а я не могла понять, чему она радуется. Ведь сейчас Миша обыщет мою комнату и, не обнаружив цепочку, вкатит ей по первое число.
Но я ошибалась. Как всегда, Верка всё спланировала так, что не придраться.
Цепочка нашлась. Она была спрятана под моими трусами. Теми самыми — кружевными.
Басмачев повернулся ко мне, сжимая в кулаке проклятую цепь.
— Это что за хуйня? Что за хуйня, я тебя спрашиваю?! — он замахнулся, а я вжалась в стену, понимая, что от этой грязи мне не отмыться.
— Вот видишь! Она постоянно шарится в моих вещах…
— Иди к сыну, Вера!
*****
Нужно ли было стоять на своём, утверждая, что я этого не делала? Возможно. Но, честно говоря, устала доказывать, что я больше не та Ритка-проныра, которую он по доброте душевной подобрал с улицы, как плешивого котёнка. Устала доказывать свою преданность и любовь, получая за это лишь тумаки.
Верка уверенно идет к своей цели и рано или поздно добьется своего. Басмач вытолкает меня из своего дома и тогда мне будет ещё больнее, чем сейчас.
— Решила укусить кормящую тебя руку?! — орал на меня, сотрясая воздух, а я то и дело закрывалась руками, когда замахивался в очередной раз. — Отвечай мне! На хуя сдалась тебе эта цепочка?! Загнать хотела? Спиздить в моём доме и загнать? — болезненная пощёчина обожгла щеку, не успела закрыться. - У меня спиздить, мать твою!
Только больно стало не от удара, а от его слов, которые прозвучали для меня так громко, что на мгновение заложило уши.
— Сколько бы я не выбивал из тебя это дерьмо, ты навсегда останешься воровкой!
Дальше я не слушала. Вернее, не слышала. В голове набатом звучало: «Воровка!» и я понимала, что этого уже не изменить. Для него я буду такой всегда. Любой малейший повод и я снова в опале.
Басмач пнул ногой ни в чем не повинный стул и ушёл, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка, а я упала на кровать, зарываясь лицом в подушку, чтобы не было слышно, как реву. Не доставлю суке Верке такой радости. Она и так, небось, свою победу празднует, аж пританцовывает.
Но её я могла понять. Она боялась меня. Опасалась того, что я могу разрушить её семью. Ведь сейчас я уже выглядела не так, как тогда, когда впервые переступила порог этого дома. Не та зачуханная, жутко перепуганная девчушка. Сейчас я могла конкурировать с Веркой. И она это хорошо понимала. Видела во мне опасность, соперницу.
С Басмачевской женушкой всё предельно ясно. Будь я на её месте, тоже сражалась бы за своё, правда, другими методами. А вот Миша… Именно он доставляет мне мучительную, адскую боль своим недоверием.
Он никогда не примет меня, никогда не станет считать частью своей семьи, это всего лишь иллюзия, дурацкая мечта наивной беспризорницы, влюбившейся во взрослого мужчину.