Мы никогда не говорили об этом, но очевидно, что мой отец был мулатом. Возможно, он был латиносом, потому что внешне я застряла где-то посередине. Волосы темные и до безумия непослушные, глаза черные, а вот кожа лишь слегка позолоченная, да и черты лица некрупные, скорее европейские. Я не была своей ни здесь, ни там. Как говорила мама, ни рыба ни мясо. А учитывая, что она сама всю жизнь оставалась голубоглазой блондинкой с локонами до того прямыми и гладкими, что листик с дерева упадет – поскользнётся, каждый ее ухажер, глядя на меня, думал, что я приемная. Потому что в моих лохмах мог застрять и кирпич.

Когда Лесли только вошел в наш дом, я поняла по одному лишь взгляду, который он бросил в мою сторону: дело-дрянь. За эти годы я хорошо изучила мужчин и научилась им не доверять. И нет, я не была жертвой. Череда маминых мужиков закалила меня настолько, что я сломала бы пальцы тому, кто посмел бы полезть ко мне под юбку. А он полез. Но мне повезло, ведь это был не сон. Я могла двигаться. И зарядила ему вазой по затылку.

Не думая о том, как буду это объяснять, я просто вытащила из-под кровати облезлую сумку, покидала туда первые попавшиеся вещи и вышла за дверь. В моем кармане было восемьдесят долларов на билет до Кармел-Бэй, где жили единственные родственники по линии матери – дедушка с бабушкой, и билет на большой автобус с бегущей гончей6. Я знала, что где-то там есть хорошие мужчины и правильные семьи, но никогда не встречала их. Но дала себе обещание: когда-нибудь у меня будет именно такая. А потом уехала навсегда.

– Джекс, вставай! Одиннадцать уже! – позвал меня кто-то по имени.

Все еще стоя на пороге собственного дома с той самой сумкой в руках, я резко обернулась, но, как это часто бывает во сне, шагнула мимо ступеньки, а потом мгновенно проснулась, едва не рухнув с кровати. Сердце колотилось, гнало адреналин по венам. Я тяжело выдохнула. Проклятые некошмары.

– Во-о-оу! Не разбей голову, – со смешком попросила Кэсс. Подскочив, она плюхнулась на мою кровать, улеглась на бок, подперев голову рукой, и уставилась на меня в ожидании. – Ну-у-у-у…. – протянула она.

– Что «ну»? – Я покосилась на нее, вставая и потирая ушибленный локоть.

– Сандра сказала, ты вернулась поздно. Я сгораю от любопытства!

Бросив взгляд на неразобранную кровать напротив, я сделала вывод, что Кэсс не ночевала в общаге, оставшись у Чеза, и теперь ждет от меня похожих подробностей.

– Нечего рассказывать, – буркнула я.

– Как это? Ты вчера ушла с вечеринки с до безумия горячим мотоциклистом, вернулась ночью – и теперь говоришь, что нечего рассказывать?!

– Все прошло… – Я закрыла руками лицо. – Все прошло ужасно.

Потому что мне стало стыдно. Ужасно стыдно за то, что я почти предала себя.

Казалось бы, жизнь, которую я вела до Кармел-Бэй, должна была закалить меня настолько, что броню вокруг сердца никто не смог бы проломить. Но благодаря дедушке с бабушкой оно не стало сердцем из камня. Глядя на них, я поняла, что существует настоящая любовь. И вместо того, чтобы возводить стены, решила доказать всем – точнее, как сказал мой психотерапевт в лице Кэсс, собственной матери, – что семья может быть идеальной. А вчера с подачи Бланжа сама же этот принцип едва не разрушила.

Слишком сложную он задал задачу, в которой не так просто решиться подвести черту, ведь когда на одной чаше весов – возможность спасти место, которое любишь, а на другой – риск предать собственные идеалы, выбор не может быть легким. Вот только как объяснить это Кэсс?

– Да ну! – воскликнула она, прижав ко рту ладони, словно наконец обо всем догадалась. – Ты все-таки с ним переспала!