Но что сделано, то сделано. Да и не жалею я. Перед Леной неудобно. Одно дело — маленький загул на одну ночь, а другое — вот так. Она же знает, что я ей предложение собирался сделать. И Денисыч… черт.

— Ну ты и черт, Антон, — выругался Иван Денисович. — Было или не было?

— Давайте по порядку.

Денисыч сел за стол, я достал бутылку. Плевать, что утро, без градусов разговора не получится.

— Нет, давай сразу основное блюдо. Было? — рыкнул Иван Денисович.

Я знаю, о чем он. Не о нежных признаниях и поцелуях.

— Было.

— Ублюдок. Это дочь моя, она же ребенок еще совсем. Ты…

— Она не ребенок. Маша — взрослая девушка, и я ее не принуждал.

— Да. Ты ее просто поимел, — скривился Денисыч, и с ненавистью взглянул на поставленный перед ним бокал. — Я позаботиться о ней просил, а не в кровать тащить. Ей тяжело, и… да плевать на возраст. Подумаешь, паспорт. Ты сам можешь Машу взрослой назвать, а?

Я плеснул себе из бутылки, и выпил залпом. Могу ли я назвать Машу взрослой?

— Нет.

— И ты, несмотря на все это, взял, и…

— Я не планировал всего этого, — перебил я Денисыча.

— Но сделал. Ты! Взрослый мужик! Она сопля совсем, ей многого не надо, чтобы поверить в долго и счастливо. Ширинку не мог держать застегнутой? К твоим годам пора бы научиться, — выплюнул он.

Я сел напротив. Только бы Маша не вышла, и не начала плакать, скандалить, доказывать, что она уже взрослая и имеет право.

Взрослая, черт бы ее побрал! Действительно, сопля зеленая. И теперь понятно, почему в машине не поцеловала, а в комнату ко мне пришла, на все готовая. А я и рад был, что не придется как у тупой молодежной комедии круги нарезать вокруг Маши. Взрослая, блин. По заднице бы надавать!

— Откуда узнали про нас?

— Из надежного источника. А источники я не выдаю, — осклабился Денисыч. — Хотя, был бы ты мужиком, сам бы сообщил. Чтобы правильно. Маша — не девка из клуба, она мой ребенок. А ты ее…

— Да. Я. Ее, — кивнул, подтверждая все обвинения. — Не отрицаю, и хочу извиниться, что с вами не поговорил. Виноват. Но не думайте, что я Машу использовал, как… как девку. Все серьезно.

— Идиот. Какое серьезно? — вызверился Иван Денисович в ответ. — Ей учиться нужно, жизнь свою строить, а не твою постель греть. Бакалавра бы получила здесь, под присмотром, а в магистратуру я ее хотел отправить в Великобританию. Мир посмотреть, кругозор расширить. Карьеру бы построила, и потом уже «все серьезно», со свадьбой и детьми. Или ты уже готов ее под венец потащить? Девчонку, которая сама не знает, что хочет!

Я выдохнул, вдохнул, и снова выдохнул. Мне нужно быть спокойным. Я бы на месте Денисыча вообще не разговоры разговаривал, а морду пошел бить. Дочка ведь. Единственная и любимая.

— Зачем тебе все это, Антон? — выдохнул Иван Денисович, и даже из бокала пригубил.

А затем залпом выпил все налитое, когда услышал правдивое:

— Влюбился. Впервые в жизни. Вот зачем.

— А про Машу ты подумать не захотел, раз такая великая любовь?

— А что плохого? Я что, нищий? Больной? Мне умирать завтра, и оставлять Машу вдовой с тремя детьми? Я не знаю чего-то о себе? — нахмурился я. — Ну да, я постарше, но не на пятьдесят лет ведь. При бабле. Дома ее запирать не собираюсь, чтобы босая и беременная ходила по кухне. Пусть учится, заграницу ей тоже обеспечу, только не магистратуру, а просто поехать, и пожить там. Вам обидно, я понимаю, и вы все для Маши распланировали, но я силой ее не брал. А то что внутренне она еще малолетка, так все такими были. Повзрослеет.

— Раньше времени повзрослеет. И ты ничего не понимаешь про мою дочь, — тихо произнес Денисыч. — Думаешь, она в тебя влюбилась? Хм, может, она и сама так думает. Что любовь, морковь и одуванчики. Но ты-то голову включи! У нас семья развалилась, Маша… она думает, что вырвалась от нас, но я ей позволил жить отдельно. С психологом говорил, тот и посоветовал дать ей мнимую свободу. Иначе бы Маша в протест пустилась во все тяжкие. Я всегда знал, чем она в Тюмени занята, приглядывали за ней верные люди. И про то, что там приключилось знаю. Она тебе рассказывала, кстати? Почему ко мне под бочок решила вернуться, Маша тебе рассказала?