– Может, хорошая девочка подумает еще раз?

Панов засунул руку в рюкзак. Как завороженная, я смотрела за тем, как он вытаскивает наружу мой студенческий билет – а потом резким движением рвет его на две части, не отрывая взгляда от моего лица. Я дернулась, и это стало моей ошибкой. Мир под ногами накренился, ноги вмиг ослабели, и я качнулась, а потом начала мягко заваливаться лицом в асфальт.

Следующие несколько секунд выпали из моей памяти, будто их стерли. Нет, сознание я не потеряла, просто исчезли все силы, и в глазах в какой-то момент потемнело.

И первое, что я увидела, когда зрение восстановилось – это лицо громилы в нескольких сантиметрах от моего. Я шарахнулась, но деваться было некуда, ибо мое тело оказалось сидящим на заднем сиденье какого-то автомобиля.

– Ты когда в последний раз ела, рыжик? – деловито спросил меня громила.

– Утром, – прошелестела я.

– Это было восемь часов назад, – нахмурился он, – ты с тех пор воду-то хоть пила?

Я покачала головой и тут же с тихим стоном вцепилась в сиденье: вернулось головокружение.

– Балда, – отругал меня громила и принялся шарить руками по карманам своего пальто, – у тебя же большая перемена была, какого черта ты не поела?

– Писала заявление об утере документов, – беспомощно отозвалась я.

Громила выругался, затем посмотрел вперед: только сейчас я заметила Панова. Мажор сидел на месте водителя и наблюдал за нами через зеркало заднего вида.

– Лекс, у тебя здесь есть что-нибудь сладкое в бардачке? Жвачка там, шоколадка, конфетка?

Взгляд, которым одарил приятеля Панов, был красноречивей всяких слов.

– Ладно, – сказал громила, – Заяц, метнись по-быстрому в магазин, купи сока и чего-нибудь поесть.

– Не надо, – испугалась я, – я сама.

– Хочешь хлопнуться в обморок прямо на проезжей части? Вперед.

Я покорно повернулась, радуясь столь легкому избавлению от пугающей компании, и дернула ручку, открывая дверцу. Однако громила, снова выругавшись так, что у меня покраснели даже уши, перегнулся через меня и захлопнул дверцу.

– Совсем с башкой не дружишь? – постучал он меня по голове. – Или иронии не понимаешь?

Этот вопрос я предпочла оставить без ответа.

Заяц вернулся быстро: я даже не успела до конца ужаснуться от осознания того, что я сейчас в машине с Пановым и его приятелем и неизвестно, чем это для меня закончится. Он устроился впереди рядом с мажором и протянул нам пакет. Громила принялся рыться в содержимом. Он извлек на свет маленький пакетик яблочного сока, оторвал со стенки трубочку, снял с нее целлофан, вставил в отверстие и протянул пакетик мне.

Я была так растеряна, что беспрекословно взяла протянутое.

Пить сок под прицелом трех пар глаз мне еще не доводилось. В равной степени меня терзали голод и смущение. Громила тем временем уже протягивал мне батончик шоколада. Я уставилась на парня в полном замешательстве: прежде, чем дать мне его, он снял упаковку и чуть вытащил шоколад, чтобы мне было удобней кусать.

– Давай за маму! – дурашливо протянул он.

– Она умерла, – на автомате ответила я.

Выражение его лица изменилось. Он кашлянул и просто сунул батончик мне в руки.

Сахар быстро вернул мне силы. Конечно, он не заменит полноценный прием пищи, но позволит до него продержаться. Вот только…

Когда будет этот самый прием пищи? Чем вообще закончится моя сегодняшняя встреча с Пановым и его приятелями? Вот я доем батончик, а что дальше? Издевательства продолжатся?

Неизвестность пугала – и именно поэтому я оттягивала будущее как могла. Когда от батончика осталась четверть, я стала откусывать от него просто мизерные кусочки и тщательно разжевывать с таким видом, будто во рту у меня еды не с ноготочек, а минимум с кулак. Фокус сработал: никто меня не поторапливал. Громила и тот, кого он назвал Зайцем, смотрели в окно, наблюдая за прохожими.