я рад тебя видеть. Скажи спасибо Волку, что вообще появился.

На большой перемене к нам присоединился Заяц. Судя по его зеленому лицу, он еще не отошел от попойки и больше всего на свете хотел сейчас приткнуться в какой-нибудь уголок и доспать – но суровый отец тщательно следил за посещаемостью своего единственного сыночка, и теперь Заяц тихо страдал и мучился.

– Сейчас у нас терапия, – сказал Волк, изучая расписание.

– Нет, – медленно возразил я, увидев в толпе знакомые рыжие волосы. Хищник во мне принюхался и сделал стойку. – Сейчас у нас развлекуха.

Волк проследил за направлением моего взгляда и ухмыльнулся:

– Я думал, вчера ты просто валял дурака, а к сегодняшнему дню уже все забудешь.

– Я ничего не забываю, – ответил я, входя в аудиторию.

Звонок уже прозвенел, и лекция началась, поэтому теперь все взгляды устремлены на нас.

– Молодые люди, вы что-то тут забыли? – обратился к ним лектор.

– Да, хотим послушать лекцию…

Ну, здравствуй, мышонок.

7. 7

МИРА

Я вернулась туда, в ту аудиторию.

Когда закончилась эта пара, я, выждав на всякий случай еще с четверть часа, пошла туда за своими вещами. Вот только моего рюкзака там уже не было. Я искала его целых десять минут, заглянула под все парты, прошлась между рядами – и повторила это снова. И снова. Потому что когда я его искала, можно было отодвинуть мысль о том, кто его забрал. И что он мог увидеть внутри.

Мой пропуск от общежития. Мой студенческий билет. Мой кошелек с карточкой, на которой все мои сбережения.

И когда я обошла всю аудиторию не меньше трех раз, заглянув даже в мусорное ведро, мне пришлось признать: чуда не случится. Рюкзак не материализуется из воздуха сам по себе.

Панов и его свора от меня не отстанут.

В аудиторию зашла уборщица. Громыхнула демонстративно ведром и принялась возить шваброй по полу. Я проскользнула мимо нее к выходу.

– Не тебе лица нет, – сказала мне Маша вместо приветствия.

Сегодня она села за «проклятый» столик и теперь тщательно следила за своими локтями и руками – как сапер, пересекающий минное поле. Я почувствовала прилив признательности: подруга знала, что этот столик проблемный и пыталась таким образом снять с меня хотя бы часть забот.

– Я потеряла рюкзак, – ответила я.

При мысли о том, что этому предшествовало, мне вновь стало плохо.

– Ты?! Как ты вообще умудрилась?

– Оставила в аудитории, а когда вернулась, его уже не было.

Она нахмурилась:

– Может, староста прихватила? Увидела, что тебя нет и взяла, чтобы вернуть?

– Я уже написала ей. Она ответила, что нет.

Маша задумалась.

– Есть предположения, кто это сделал?

Я замялась. Мне не хотелось жаловаться, но и соврать я не могла.

– Есть.

– Тогда, может, напишешь этому человеку?

Я горько усмехнулась.

– Что не так?

– Меньше всего на свете я бы хотела общаться с этим человеком.

– Почему? Он так ужасен?

Еще как.

– Про него ходят… разные слухи. Не очень хорошие.

– Я его знаю?

– Едва ли. Ты ведь из другого университета.

– А вдруг?

– Панов. Александр Панов.

Машины глаза расширились:

– Погоди-ка… Панов, который сын Олега Панова, бывшего владельца частной клиники?

– Ты его знаешь? – удивилась я.

Маша потрясенно откинулась на спинку кресла.

– Да про него каждая собака в этом городе слышала! Он тот еще подонок! Но какое отношение он имеет к твоему рюкзаку?

Я сглотнула.

– Последние два дня он… меня достает.

– В каком плане достает? Он что, пристает к тебе?

– Я не знаю!

– Что значит «не знаю»? Как можно этого не знать?

– Он… говорит всякие ужасные вещи, – я покраснела, – бесстыдные и омерзительные. Нарочно выводит меня из себя. Я оставила рюкзак, чтобы от него сбежать. И вот.