— Дай побыть женихом-нищебродом с упакованной невестой, — шутил Андрей, убеждая меня в своей правоте и запрещая спорить.

И я поддавалась, подпитывая фантазию, а он, оказывается, готовил подушку безопасности на случай его ухода. Возможно, обсуждай мы такой исход, проговаривай риски и последствия, проигрывай в беседе последующие шаги, я бы запрещала себе представлять нас сидящими на террасе спустя сорок-пятьдесят лет. Наверное, мне было бы проще смириться с тем, что Андрей больше никогда не чмокнет меня в кончик носа и не скажет, что чувствует мой взгляд.

Гул движков и тряска при взлёте выдёргивают из утопичных мыслей. Только сейчас я выхожу из какого-то мутного транса и осматриваю сидящих напротив. Почему-то они не сняли маски, отчего нейроны особенно резко вспарывает запах чужаков.

Просканировав всех четверых крепких мужчин, упакованных в пыльную форму, задаюсь вполне ожидаемым вопросом. Кто из них держал меня на мушке, регулируя погрешность по ветру? Кто готов был размозжить мне череп, уничтожив сразу две жизни?

— Нравится? — с хамской интонацией спрашивает один из них, откидываясь на стену, широко расставляя ноги и кладя руку в перчатке на причинное место. — Можешь присесть.

Остальные собратья начинают ржать, зеркаля его позу и облапывая меня взглядами через прорези трикотажных шлемов. Демонстративно обхватываю ладонью рукоятку ножа, прохожусь как по нотам по ней пальцами и посылаю придуркам улыбку, больше похожую на оскал, с которым, должно быть, маньяк перерезает загнанной жертве сухожилия.

Меня не смущает такое невежественное внимание со стороны самцов. Двенадцать лет в зверинце детского дома, шесть на равных позициях среди жёстких мужчин. Да, Андрей защищал, но не всегда он был рядом. Приходилось пускать в ход кулаки, и не только.

— Да куда ей. Она уже присела, — соревнуется в остроумие второй, кивая на натянутую куртку в области расползшейся талии. — Походу неудачно.

— Или кто-то любит пожрать, — не отстаёт третий, глухо причмокивая.

— Рты закрыли! — рявкает подошедший Давид, когда я собираюсь вскочить и немного разукрасить лезвием наглые рожи. — Перед вами вдова парня, героически погибшего на задание!

— Нам сказали, что объект, всего лишь вышедшая из-под контроля истеричка, решившая сорвать операцию из-за увольнения по нестабильности психики, — напрягается и выпрямляется четвёртый, успевший только поржать над стендапом сослуживцев, но не поучаствовать. Подозреваю, что в мой затылок через оптику пялился именно он.

— Эта истеричка шестнадцать дней пробыла в плену у пустынников, каждую ночь голыми руками копала могилу для мужа, выжила, вернулась и не сломалась, — Топор накрывает своей рукой мою, судорожно вцепившуюся в шершавую рукоять, — в отличии от выносливых бойцов, травящих себя наркотой после стресса.

В самолёте устанавливается молчаливая пауза, заглушаемая рёвом двигателей и свистом ветра за бортом. У меня ощущение, что я сквозь этот шум слышу скрип зубов Давида и железный скрежет шестерёнок в головах чужой команды. Скорее всего, накрывает галлюцинациями на почве голода, гормонов и повышенного напряжения.

Я ослабляю кисть, демонстрируя командиру восстановление равновесия, и хочу переместиться в хвостовую часть, чтобы больше не раздражать мужское эго девичьей хрупкостью, выпирающим животом и отчаянной злостью в глазах. Не успеваю подняться, как вся четвёрка встаёт, стягивает намордники, выпрямляется и отдаёт честь, фоня раскаянием, сожалением и удивлением.

6. Глава 5

Рената

Моё тело сковывает свинцовое напряжения, оседая ноющей болью внизу живота. В кабинете Савицкого мне не приходилось бывать, ибо его ковры топчут лишь чины повыше. Сейчас генерал сверлит меня тяжёлым взглядом, будто препарирует оборзевшую вошь лазером. Не могу выдерживать его внимание, поэтому опускаю глаза вниз и выискиваю царапины на полировке дубовой столешницы.