Он шевельнулся, тормознуто тряхнул головой, попытался встать, но рука подломилась. Странно… В ту минуту я была уверена, что смогу его спасти…

3. Глава 2

Рената

Оглянувшись последний раз на Муху, растворяющегося в дыму остаточного взрыва, я сбежала вниз по расползающейся насыпи и, пригнувшись, понеслась к Андрею. Из распоротой щеки и ссадине на виске текла кровь, левые рука и нога неестественно вывернулись, из плеча торчал жестяной осколок от раздолбанного настила крыши.

— Уходи, малыш, — пробормотал Дрон, облизнув запёкшиеся губы и мазнув по мне мутным взглядом. — Брось меня и беги.

Это было последнее, услышанное мной. После последовал удар по голове и яркая вспышка темноты. Отчаяние — первое, что я ощутила очнувшись. До слуха донёсся гулкий рокот движка допотопного грузовичка и глухой стон Андрея, лежащего рядом со мной в пыльном кузове, накрытым таким же пыльным брезентом.

Онемение в руках и ногах, перетянутых грубой верёвкой, режущий зуд на шее, скованной пенькой, соединённой узлами с обездвиженными конечностями. Малейшее движение доставляло боль, как и подскакивание автомобиля на неровностях дороги.

Жутко хотелось пить, принять обезболивающее и проснуться в другом, безопасном месте. Представить, что происходящее — дурной сон, а мы с командой вот-вот приземлимся на аэродроме военной базы, сбросим тяжёлое снаряжение, хлопнем друг друга по ладоням и разъедемся по своим норам.

— Дрон? — выдавила хриплый звук из пересушенного горла. — Ты как, любимый?

Вместо ответа раздался очередной стон и грохот железяк, плохо примотанных к борту кузова. Мне не хватило времени оценить серьёзность ранений Дрона, пока я стояла перед ним на коленях. Скорее всего несколько переломов, контузия, большая потеря крови. Помочь я ему не могла, но если бы успели парни…

Тогда я ещё надеялась на спасение с наименьшими потерями. Отребья пустыни больше всего ценили деньги и часто похищали людей ради выкупа. Им без разницы была принадлежность похищенных. Врачи, специалисты из строительных компаний, туристы, загулявшие военные. Каждый, способный принести материальную прибыль, входил в область торговой заинтересованности пустынников. День-два, но за нас должны были потребовать плату и вернуть домой.

Этой мыслью я себя и тешила, пока тряслась в грузовике. Не знаю, сколько и как далеко нас везли от места захвата, но по прибытии стояла густая, непроглядная ночь. Лишь благодаря отблескам от круглых фар сквозь черноту и лохмотья тента просматривались контуры приземистых строений, затерявшихся в море песка.

Слух разрезал каркающий голос, выплёвывающий диалект северных кочевников. Не менее жадных, чем южан, но «с феерической припиздью в мозгах», как трактовал их анамнез Давид. На тот момент я не могла и предположить, что эта фееричность способна пересилить жажду денег.

Нас вытащили из кузова, протащили по подобию двора и бросили в отдельные ямы, укрытые решётками из скреплённых между собой жердей. Вонь стояла невыносимая. Кислый запах от пищевых остатков, испарение от продуктов испражнения, горечь от гниющей плоти и тряпок, пропитанных кровью.

Связанная, окружённая миазмом, от которого жгло глаза, я так и не смогла уснуть, прислушиваясь к ночным звукам. От Дрона не доносилось ни малейшего стона. То ли его посадили слишком далеко от меня, то ли он утратил связь с внешним миром.

С рассветом добавилась духота, обволакивающая липким коконом, исходящим от нещадно палящего солнца. Голова раскалывалась, кости ломило от скованности и невозможности двигаться, глаза слезились, а возможно уже гноились от ужасающей антисанитарии, сердце в груди скулило от беспокойства, тоски и неизвестности. Что с Андреем? Жив ли он ещё? Есть ли у него шанс?