Полина снова ощутила, как к ее щекам приливает кровь.

– Вы невыносимы! – воскликнула в сердцах она.

Парень продолжал смотреть на нее неотрывно, и его эмоции снова поплыли в сторону оценки ее прелестей.

– Опасны и мстительны, – не дала себя смутить она. – Я уверена, что отчисление Григория ваших рук дело.

– Так донесите это руководству, Полина, – предложил он уже без улыбки, впервые назвав ее по имени. – Вы же отлично умеете, хм, совмещать интересы.

Его слова уязвили. Вот еще почему она отказывается обычно от работы со сложными людьми, они часто бывают ядовиты, как пустынные пауки. Хотя ее слова тоже для него не прошли бесследно. Убедившись в этом, Полина выставила заслон, снизив "шум" от его эмоций до минимума. Развернулась и зашагала прочь.

– До завтра, душеспас, – полетело ей в спину.

Уже на работе, проводя душевную процедуру с одним из курсантов, Поля все время возвращалась мыслями к разговору с Раневым. Не хватало, чтобы этот лишак поселился теперь в ее мыслях. Мало ей его эмоций и чувств, от которых она ежедневные щиты ставит. Пусть своей грудастой лекарше голову дурит.

Вечером как никогда ждала свидания с Ильей. А когда наступил момент для разговора, почему-то так и не сказала ничего о своих подозрениях. И впрямь, что она может рассказать? Свои домыслы? Не подтвержденные фактами, они просто звук. Да и пусть патруль сам выполняет свою работу без ее помощи. Григорий Заблицкий был слишком уверен в собственной безнаказанности, и по числу нарушений давно заслужил отчисление.

А Илью она сегодня сама первая поцеловала. Да, сгоряча. Лишь потом поняла, что зря. Умиротворяющее удовольствие от поцелуя так и не накрыло ее.

***

После недавней стычки Полина не знала, как поведет себя на очередной душевной процедуре Ранев. Замкнется или будет насмехаться. Удивилась, когда лишак, вежливо поздоровавшись, послушно уселся на привычное место у кадки с традесканцией и преспокойно ответил на первые вопросы.

– Значит, этот артефакт Якорь-Лун так необходим Шуе, что они заранее заслали шпиона в училище?

– Да. Шуйцы уверены, этот артефактус способен повлиять на ход войны.

Полина сделала отметку на листе бумаги. И задала вопрос не по списку.

– Вы думаете, война будет?

Она затаила дыхание, втайне надеясь, что брюнет рассмеется в своей едкой манере и развеет ее опасения. Однако лишак помрачнел лицом:

– Я мог бы соврать, но не могу. Войны не миновать, душеспас. Шуя уже около десяти лет наращивает военную мощь. Они спят и видят, как сделают нас рабами.

Он как всегда не распространялся, но вспоминал. Она же считывала его эмоции.

Вемовея впрягали в общую работу. Но всяко выдергивали из нее, стоило сыну генерала пожелать того. Анай Хазимо любил поиграть со свей игрушкой для битья, иногда и жестоко. Особенно когда пребывал не в духе. В тот день младший Хазимо был унижен отцом. Генерал в сердцах при подчиненных назвал его пустым, то есть неумехой. И Вем на время стал безоружной мишенью.

– Стой на месте! – кричал Анай, целясь в него из стреломета.

Первый дрот вонзился в крепостную стену в полуметре от Вема. Каменная крошка брызнула.

Второй дрот чиркнул у его плеча. Третий оцарапал висок. Вем неторопливо стер рукавом кровь. Он уже научился смотреть смерти в лицо без страха. И это отчасти спасало ему жизнь. Сломленных рабов тут закапывали в безымянные могилы еще быстрее.

Спустив пар, Анай злорадно расхохотался.

– Бери лошадей, поскачем, кто быстрее!

Скачки сын генерала очень уважал.

И потому часто можно было видеть, как двое молодых седоков гнали лошадей, пыля по дороге к каменоломне. Затем жадно пили из колодца. После выигранной гонки, Анай добрел, раздуваясь от гордости, как малый ребенок.