Гарро д’Антремон дважды в месяц по пятницам ходил в боковую часовню собора, посвященную Михаилу-архангелу, и присутствовал там на торжественной мессе, которую служили сразу три священника. Никто не знал, с какой целью он это делает, но, по-видимому, это было для него важно, потому что начальник полиции ни разу не пропустил ни одной службы.
Когда карета подъехала к графу и графине де Пейрак, Фронтенак выскочил наружу. Разрумянившийся от холодного воздуха, улыбающийся, он поцеловал руку Анжелике, потом взял ее под руку:
– Сударыня, простите тех неутомимых, что позвали вас на заседание Совета в столь ранний час. Нам предстоит обсудить столько вопросов, что на это может уйти много часов. Но ваше присутствие необходимо… Ах, да что я говорю? Пожалуй, это с моей стороны лицемерие. Я настаивал на вашем присутствии по многим веским причинам, в частности, потому, что нам необходимо узнать ваше мнение по поводу дальнейшей судьбы этих молодых девушек с затонувшего корабля, которых вы привезли в Квебек, а также по многим другим вопросам. Но главное состоит в том – и такого же мнения, по-моему, придерживаются и другие члены Совета, – что МЫ УЖЕ НЕ МОЖЕМ БЕЗ ВАС ОБОЙТИСЬ.
Его галантность вызвала у Анжелики улыбку. Она заверила господина де Фронтенака, что будет счастлива участвовать в заседании Совета, потому что уже многие месяцы Квебек занимает все ее мысли.
Они вошли во двор замка Сен-Луи через большие ворота, каменный свод которых был увенчан гербом и мальтийским крестом. По обе их стороны стояли часовые, которые отдали входящим честь. Пиксарет ответил им величавым поднятием руки. На нем был знаменитый красный мундир английского офицера, что, впрочем, не помешало ему обуться в мокасины. Волосы вождя были заботливо смазаны медвежьим жиром и заплетены в косы, на которые были надеты чехлы из лисьих лапок, на голове красовалась бобровая, украшенная двумя черными страусовыми перьями шапка – подарок губернатора. Он сам себя пригласил на заседание Совета, и это никого не смущало. Пиксарет первым вошел внутрь замка.
Факельщики потушили свои просмоленные факелы, опустив их в чан с песком, потому что стало уже совсем светло.
Господин де Фронтенак увлек Анжелику на террасу восточного фасада, выходящую на реку. Это была галерея, мощенная каменными плитами и огражденная от пропасти чугунной балюстрадой.
Отсюда открывался великолепный вид на реку Святого Лаврентия и на горы. Ветер разносил дымки, поднимающиеся из труб Нижнего города. Немного ниже замка, справа, прилепившийся, словно по волшебству, к скалистому склону, высился деревянный форт, задачей которого было защищать крутые и почти неприступные подходы к замку.
Фронтенак был счастлив. Солнце заливало террасу и восточный фасад замка Сен-Луи своим светом, тем более ослепительным, что он бил прямо в глаза. Огромный солнечный диск, окруженный продолговатыми багровыми облаками, словно смотрел им в лицо. Перед тем как взойти на низкий свод светло-серого неба, дневное светило послало в разные стороны яркий сноп лучей, после чего его заволокло облаками.
– Не удивлюсь, если пойдет снег, – сказал губернатор.
С террасы они вошли прямо в зал Совета, и лакеи закрыли за ними двери.
В конце огромного помещения в монументальном камине пылало яркое пламя, согревая и освещая зал. Над мраморной каминной доской висела большая аллегорическая картина, прославляющая короля Франции и, по слухам, написанная учеником самого знаменитого Лебрена. На стене напротив красовался портрет графини де Фронтенак, в боевом облачении и блестящем стальном шлеме с перьями, однако в ушах ее при этом сверкали красивые бриллиантовые серьги с жемчугом. Она с горделивым видом держала в руке лук, а за спиной у нее в полумраке угадывался колчан со стрелами. Темный фон портрета оттенял перламутровый цвет лица графини и ее округлых плеч. Анжелика, наслышанная о красоте госпожи де Фронтенак, подумала, что художник нисколько ей не польстил. Поговаривали, что к ней вожделел сам король и что это было одной из причин назначения Луи де Буада, графа де Фронтенака, на пост губернатора Канады.