Михаил не мог понять, что с ним не так. Не косой, не кривой – обычный ребёнок, но никогда не смотрел в глаза, не любил, когда к нему прикасались, и всё время молчал. Виталик мог часами играть с костяными счётами, подолгу наблюдал за муравьями и сосредоточенно раскладывал пуговицы по спичечным коробкам. А месяц назад он забрёл в комнату Тихона и нашёл свой личный рай. Теперь, возвращаясь из садика, сразу же шёл в спальню брата. Увлечённо и всё так же молча раскладывал на полках детали, батарейки и гайки. Ему нравилось разбирать предметы по размерам, цветам и даже фактурам. Он расфасовывал переписанные кассеты по коробкам и выравнивал их в идеально ровные стопки.

Неожиданно именно Тихон стал основным добытчиком в семье Антоновых. Переписанные кассеты он таскал на рынок мужу Матани, забирал новые пустые и свою долю. Доля получалась небольшая, но регулярная, в отличие от зарплат старших Антоновых. Перед уходом в армию Лёшка и Филипп договорились, что их маленький нелегальный бизнес продолжит именно Тихон. Как и раньше, он переписывал аудио и видеокассеты, но теперь сам и относил их в каморку сапожнику.

Вечерами Тихон караулил на радио свежие песни и записывал новинки. Такие кассеты ценились больше растиражированных фильмов или переписанных сборников. Теперь у Тихона появился персональный помощник Виталик. Вечный бардак в комнате разделился на ровные кучки, из недр металлолома показалась тумбочка, давно вычеркнутая из списка мебели.

Полина радовалась, что ребёнок при деле и не лезет в опасные места. То и дело до Производственной улицы долетали нехорошие новости: кого-то ограбили, кого-то убили, на Протоке опять объявился насильник. Детям запретили гулять у реки в одиночестве, с младшими провели беседу о «нехороших дядях, предлагающих конфеты», да и сами старались поздно вечером не ходить. Фонари у обочин давно не горели, и короткая улочка, засаженная каштанами и орехами, превратилась в запущенный парк.

Когда спустя месяц пришло письмо от Лёшки, Михаил вздохнул с облегчением. Значит, жив и не в Чечне. Конверт был непривычно толстым, такие пухлые отправляла только Настя. Лёшка же присылал тощие короткие письма, больше похожие на отписки. Но не в этот раз. В конверте лежало общее письмо для семьи, отдельное для Михаила и ещё один заклеенный конверт. Пока Полина читала вслух излишне радостное послание Лёшки, Михаил отошёл к окну и развернул листок.

Бать, привет. Матери это письмо не показывай. Мы тут с Филом немного влипли. Побуянили и схлестнулись с сержантами. Теперь этот косяк нужно замять. Заклеенный конверт отдай Жану, он тебе даст денег. Может, не сразу. Как отдаст, иди на почту. Кому отправить, я написал ниже. Не злись и не переживай. Уже всё порешали, осталось только заплатить. И не говори родителям Фила.

Михаил дочитал письмо и сразу же спрятал в карман. С наигранной улыбкой принялся слушать зачитываемое вслух письмо, а в голове вертелась неуместная мысль: оказывается, Матаниного мужа зовут Жан.

В тот же день Настя получила персональное письмо от Филиппа, разрисованное простым карандашом и разбавленное стихами. Полдня она скакала по дому, прижимая к груди конверт. Оле дала почитать, остальным показывала, не выпуская из рук.

Арина оценила карандашные цветы:

– Надо же. Похожи на ромашки и тюльпаны. Не знала, что Француз умеет рисовать.

Вероничка присмотрелась к столбику коротких строк:

– Что за стихи такие? Его?

Настя спрятала письмо. Замотала головой.

– Не его. Чужие.

Михаил своё письмо от сына тоже спрятал и ни слова о нём не сказал Полине. Утром вместо работы отправился на рынок. Походил, подышал чебуречным духом и только потом повернул к каморке сапожника. Жан увидел его ещё издалека, не улыбаясь, кивнул. Пока Михаил приближался, смотрел не моргая, перестал прибивать набойку и выпрямился.