Взгляд у него был неприятный, пытливый и слишком пронзительный. На смуглом морщинистом лице голубые глаза казались нарисованными и ненастоящими.

Когда цыган заговорил, мелькнул золотой зуб.

– Доброе утро.

– Доброе. – Михаил протянул письмо и отступил. – От Лёшки. Вам.

Жан вскрыл конверт, долго водил глазами по строчкам и шевелил губами. Подняв взгляд, веско кивнул:

– Завтра принесу к вам домой.

Михаил собрался уходить, но Жан его остановил и достал мятые купюры.

– Это Тихону за вчерашние кассеты.

Деньги брать не хотелось, Михаил засунул их в карман, не поблагодарив. Молча вышел из узкой каморки, пропахшей гуталином и дубленой кожей. Не нравились ему мутные схемы и нелегальный заработок сына. Мучали неприятные догадки. Почему Лёшка и Филипп за помощью обратились именно к цыгану? Какие у них ним могут быть общие дела? И за что он им дал такую большую сумму денег? Долг? Заработок? Как вообще они связаны?

К сожалению, Михаил не мог поделиться с женой опасениями и догадками. Раньше, если он что-то и скрывал от Полины, это не касалось семьи, утаивал мелочи в виде небольшой попойки с друзьями или припрятанной на чёрный день заначки. Правда, заначки закончились ещё три года назад.

В субботу с самого утра Михаил ждал Матаниного мужа. Почти час сидел на крыльце, потом ещё час караулил у окна. В итоге ушёл на кухню к Полине.

Она замешивала тесто для хлеба и одновременно готовила суп с чудным названием затирка. Этот суп обожали все дети, но больше всех сама Полина, правда, не за вкус. Он быстро готовился и ничего не стоил, яйцами снабжали хохлатые несушки, они же становились наваристым бульоном.

Настя сидела за столом, старательно разрисовывала цветными карандашами очередное письмо. Виталик лепил из остатков теста животных, сосредоточенно катал по столу липкую дрожжевую колбасу. Иногда поворачивался на звуки радио и на голос Полины.

– После хлеба испечём и твои поделки. Что это? Змейка?

Виталик мотнул головой. Полина присмотрелась.

– А, это кошечка! Какая длинная.

Михаил усмехнулся, но промолчал. Шнурок из теста ничем не напоминал кошку. Радио выдало две песни подряд, а сразу за ними утренний выпуск новостей. Михаил отставил кружку в сторону, озабоченно нахмурился.

– Слышала, Майкл Джексон приезжал?

Полина отвлеклась от теста.

– Куда?

– К нам. В Москву.

Настя отложила зеленый карандаш, наслюнявила кончик синего и начала рисовать васильки. Михаил взял затупившийся чёрный карандаш и принялся его точить. Стружки осыпались на стол острыми пластинками. Виталик отложил тесто, начал собирать деревянную шелуху. Михаил чуть не зацепил его руку острым ножом. Погрозив пальцем, потрепал по голове и продолжил разговор:

– Это они нарочно делают, чтобы отвлечь людей от того, что на самом деле важно. От Чечни, от лживых выборов, от беспомощной милиции. Ещё и смертную казнь отменили. Будем теперь кормить преступников.

Бросив короткий взгляд на Настю, Полина осторожно напомнила:

– Миш, не при детях.

– Что не при детях? Пусть знают. Сколько я говорил, что нельзя ходить поздно, а они всё равно на Протоку бегают. Вон, два дня назад девушку у подъезда зарезали. У самых дверей, она не успела войти, так и осталась на ступеньках. И этого маньяка никто не ищет. А если найдут, дадут крышу над головой и кормить будут за счёт государства.

Накрыв тесто полотенцем, Полина вытерла руки и, обняв Михаила, чмокнула в щёку.

– Поймают его, обязательно поймают.

После прогноза погоды началась песня, Настя перестала рисовать и прислушалась к словам:

Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь…