Барухи* – доступные женщины

8. Восьмая

Вышли через два дня. Ранним утром, едва начало светать, они стояли перед Западными вратами.

– Кто такие? – зевая, спросил стражник.

– Господин Асирган со слугами и охраной, – проговорил Ирлан, соскакивая с повозки и с поклоном подавая стопку документов. Одетый в простую одежду, с непричесанными волосами и дурным, от раннего подъема, настроением он был совсем не похож на себя. Голос и тот изменился.

– Что за надоть такая с утра? – солдат изучающе оглядел небольшой караван – пара повозок, запряженная мулами, один верблюд с походным шатром и пятнадцать порожних. Подозрительно.

– У господина гемульская лихорадка, – с почтением пояснил Ирлан, подходя к повозке и откидывая полог. Оттуда раздался хорошо различимый стон, – едем в Ануньский монастырь за исцелением.

Солдат поморщился. Гемульская лихорадка была крайне неприятным заболеванием. Заразившийся покрывался красными язвами, раздувался, точно опившийся ишак, потел и вонял, словно пожиратель навоза. Но проверить надо. Командир – зверь. Три шкуры спустит, если что не так.

Стражник огляделся.

– Эй ты, – крикнул мальчишку водовоза, – глянь, что там и доложи.

– Да, господин, – кивнул мальчишка, опуская ручки тележки с бочкой на землю.

Нырнул в повозку и тут же метнулся обратно, зажимая ладонью рот. Его вид говорил сам за себя. Волна удушающей вони дошла и до солдата, и тот поспешил отойти в сторону.

– Там что? – ткнул во вторую повозку.

– Вещи больного, – ответил слуга, – согласно распоряжению салгаса все, до чего касался больной, должно быть вывезено из города вместе с ним.

– Знаю-знаю, – замахал руками солдат, которому резко расхотелось проверять вторую повозку.

– А кто там? – махнул в сторону шатра.

– Жена больного, – ответил слуга, добавляя шепотом: – Все время не отходила от его постели.

Солдат отступил еще на шаг.

– Какая хорошая, – скрипнул зубами – вонь расползалась по площади перед воротами, даже у верблюдов были такие морды, словно их вот-вот стошнит, – правильная жена.

Махнул рукой, освобождая проход:

– Проезжайте, – скомандовал, прикрывая лицо рукавом, – господину скорейшего исцеления.

А ему самому – чтоб мимо пронесло, и солдат вознес короткую молитву небесам.

Ануньский монастырь принимал всех страждущих и больных, и был единственным местом, где брались лечить гемульскую лихорадку. Ходили слухи, что кому-то удалось исцелиться, и теперь больные сползались туда в последней надежде избавиться от болезни.

Скрипнули колеса, первая повозка тронулась с места, следом за ней поползла вторая. Ею правил бандитского вида здоровяк, от вида которого внутри стражника раздался звоночек тревоги, но вонь быстро отбила охоту разбираться, кто там – охранник или слуга такой странный.

– Быстрее давай, – шлепнул по заду крайнего верблюда, срывая на нем злость. Караван ускорился, пропадая за воротами, а солдат еще долго не мог унять чувство тревоги.

– И почему я? – простонал Жарк, выбираясь из повозки.

Они остановились на привал на берегу реки. Скрылась из вида Хайда, и скоро им предстояло свернуть с дороги, ведущей в монастырь, на север.

Вид у слуги был страшный: алыми звездами выделялись на коже язвы, лицо распухло, а запах… Дерхи предупреждающе скалили зубы, отворачивая морды в сторону.

– Это потому, что я самый толстый, да? – и он потянулся почесать щеку.

– Не трогай, – предупредил его Ирлан, – к вечеру полегче станет, а через два дня и следа не останется.

– Если маг не обманул, – проворчал Жарк.

– Мы ему столько заплатили, – успокаивающе произнес Ирлан.