Ирлан вспомнил игры дерхов с девушкой и согласился. Вопрос только, что победит: любовь к дерхам или жажда свободы.

– За ней присматривают.

– Это хорошо, – кивнул Рэстер, возвращаясь за стол, – но вам стоит подумать о защите дома. Могу предложить на время переехать в посольство. Не вздумайте отказываться, – быстро проговорил, видя возмущение на лице Ирлана, – потеря трех дерхов не стоит вашего упрямства. А еще лучше вам уехать из Хайды. Поверьте, вы не первый, кто пытается спасти корону и избавить ее от проклятия. Я уж насмотрелся за эти годы, будьте уверены. Иногда, стоит оставить дело на волю богов.

Ирлан упрямо сжал зубы. Он бы оставил, если бы боги оставили ему выбор. Умирать в сорок лет не хотелось.

А покинуть Хайду…

– Так говорите, ее могут украсть?

– Обязательно попробуют, – подтвердил посол, – давно знаю эту братию. Все они благочестивы ровно до того момента, как дело доходит до денег. А дерхи, это не просто деньги, а очень большие деньги.

– Я подумаю.

Посол прав – потеря трех дерхов сильно ударит по семье. Но если он ничего не сделает, проклятие уничтожит его род.

– Скажите, вы когда-нибудь слышали о сердце пустыни? – спросил Ирлан.

Рэстер задумался. Провел ладонью по бритому затылку.

– Сердце пустыни… Поверьте, у каждого народа есть сказка о подобном. Я слышал о том, что сердце способно исполнять желание, делать человека бессмертным, богатым и счастливым, а еще исцелять. Но вы никогда не были в пустыне, не видели, как живут там люди. Поверьте, у многих есть только эти сказки. Однако троглоды, – посол задумчиво потер подбородок, – считается, у них полно секретов и действительно есть какой-то там источник. Тот ли самый… Кто знает. Но вы можете попытаться выяснить. У вас даже проводник есть. Только узнайте сначала, готова ли она вернуться назад. Просто троглоды в рабах такая же редкость, как вода в пустыне.

– Спасибо, – поблагодарил Ирлан.

– Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится, – проговорил на прощание посол, – помогу, чем смогу.

Дом встретил тишиной. Ирлан заглянул на кухню – оценил остывшую плиту, потом на веранду, даже на крышу поднялся. Сердце тревожно колотилось, а обитатели точно в прятки решили поиграть. Вышел во двор. Осмотрелся, ища следы крови, сопротивления, разбросанных вещей, но вокруг царила полуденная духота, да навязчиво жужжали мухи, роя́сь над невынесенным ведром с нечистотами.

Интуиция толкнула выйти наружу, пройти до соседнего двора, приоткрыть калитку и нарваться на:

– Тише, спугнете.

Они все были здесь. Ирлан нашел взглядом охранника, оценил умелую маскировку, скривился при виде объемных телес слуги, выпирающих из-за ствола дерева. И что он здесь забыл? Плита и кухня в другой стороне.

Кашлянул еле слышно. В ответ на него замахали руками, еще и шикнули:

– Прячьтесь.

Ирлан с трудом подавил порыв настучать по голове. Обоим. Но тут из глубины сада раздалось пение.

Женский голос чистотой напоминал журчание горного ручья. Он то поднимался, зовя за собой ввысь, и тогда душа Ирлана обретала крылья, готовясь взлететь, то падал до глубокой хрипотцы, и по коже бежали мурашки от присутствия чего-то потустороннего.

Троглодка пела на родном языке. Ирлан не понимал слов, но ощущал себя стоящим на вершине бархана, а внизу, после столь редкого в этих местах дождя, колыхалось море алых цветов. Сверху казалось, что песок покрыт кровью.

Именно такой: огненно-красной Ирлан впервые увидел пустыню Бальяры на картине путешественника Большенога. Именно такой она врезалась в его память, а песня Анди эти воспоминания вытащила наружу.