Встряхиваю.

Заставляю посмотреть на себя со смесью удивления и интереса.

− Я вам докажу, Алсу Азатовна. Дайте мне время на подготовку, я не подведу. Сейчас я точно смогу!

− Ха, Белевская! – Саркастически каркает.

Выпутывается из моей хватки. Дёргает плечами с раздражением.

Косится так, будто я напала на неё.

− А почему же ты сейчас не смогла? Было три дня на подготовку!

− Я… я была в больнице, у мамы. Добивалась того, чтобы ей сделали операцию! – Выпаливаю.

Зажимаю рот рукой, потому что не собиралась открываться. Не хотела, чтобы о моих проблемах узнал хоть кто-то.

Стал свидетелем моего падения.

Но… слово – не воробей.

Женщина смотрит с подозрением. Поправляет воротничок-стойку на белоснежной блузке.

И взгляд, полный недоверия, кидает.

− А что с твоей мамой?

− Сердце. Нужна была срочная операция. И мне… - Делаю вздох.

Задыхаюсь от переполняющих эмоций. Дрожать начинаю.

И успокаиваюсь, когда на плечо ложится тонкая рука. Сжимает пальцами, как бы успокаивая.

− Мне нужно было найти огромную сумму денег. Я работала, не покладая рук…

И не только рук, но не продолжаю фразу.

Замолкаю, поднимая на женщину заплаканные глаза. Всхлипываю истерично. Некрасиво.

И губу прикусываю.

Так нельзя, Вероника.

Что будет, то будет…

− И где ты подрабатываешь, Ника? – Голос Горгоны звучит намного мягче. С состраданием.

Или мне только кажется?

− В кафе. Официанткой.

− Мда. – Чёрный, как кофе взгляд, прокатывается по мне.

От головы до пят. Сканирует.

И закрыться хочется.

− Не много заработаешь на подобной работе. А операция на сердце, на сколько мне известно, стоит немало.

− Я в долг… попросила… - Говорю обтекаемо.

Понимаю, что другому вряд ли поверят.

А про Нину Ивановну с Амиром вообще распространяться нельзя. Я обещала.

− И что? Удалось?

− Операцию назначили на пятницу. – Киваю.

Отчего-то лезу в рюкзак. Слова сыплются сами по себе. Вырисовываются в предложения.

Подумать о том, что Горгоне это знать необязательно – не успеваю. Просто хочу доказать, что не лгу.

− Через три дня. У неё сейчас берут анализы… - Вытаскиваю документ из больницы о назначенной дате операции.

Взмахиваю перед лицом Алсу Азатовны.

Замираю, когда она берёт его в руки.

И смоляными глазами начинает бежать по строчкам.

Не дышу. Даже не говорю ничего.

Просто жду, пока преподаватель закончит читать. С чем поступила. Диагноз. Заключение врача.

− Вероника… - Ксерокопия документа вновь оказывается в моих руках. Обжигает пальцы. – Ты понимаешь, что болезнь матери – это не основание для того, чтобы не готовится к экзамену?

− Да… - Мой выдох похож на конвульсии перед смертью. - Да, я понимаю.

Она не поверила. Или поверила, но не прониклась.

Решила, что я не заслуживаю ещё одного шанса.

И сейчас просто влепит «неуд». Даже разбираться не станет.

Хотя, можно было бы. Ведь время для пересдачи ещё есть.

− Но я тебя понимаю. – Говорит со скрипом.

Смотрит недоверчиво. Подвох ищет.

Я же не дышу. Просто пропадаю в этих чёрных омутах глаз, начиная дышать часто-часто.

И вязкий комок из слёз проглотить пытаюсь.

− Когда моя мать умирала, я тоже училась. И знаю, как непросто взять себя в руки в этот момент.

− И вы… Вы ничего не смогли сделать?

− А я не могла. Это было не в моей компетенции. – Хмыкает.

Отворачивается к окну, избегая прямого контакта взглядом. И, как будто, в транс погружается.

− Только это никого не интересовало. Я в одночасье потеряла и мать, и отца, и мужа…

Снова выдыхает. Наваливается ладонями на подоконник.

Дышит тяжело.

Я же не дышу. Не знаю, сколько она носила это в себе, но отчего-то кажется, что Алсу Азатовне нужно выговориться.