– А ты умеешь...

– Конечно. Только надо бинты найти и что-нибудь, чтоб прижечь. – Он подмигнул. – Сделаю в лучшем виде! Раздевайся.

Кэйлани фыркнула, вручила ему все необходимое и велела отвернуться. У нее в запасе нашлись и бинты, и мази, и даже настоящая вата вместо корпии – он такую только у врачей, пользующих богатеев, видал. Словно готовилась. Хотя чему удивляться. Вряд ли те, по чью душу она приходила, встречали Алмазную гончую с распростертыми объятьями.

– Я готова. Только давай-ка на этот раз обойдемся без глупостей.

Шершень повернулся и на несколько секунд замешкался, любуясь ею.

Кэйлани сидела на коленях на расстеленной рогожке спиной к нему. Одетая лишь в просторные монашьи штанишки, подпоясанные на бедрах. Пшеничные волосы, стянутые в тугую косу, она перебросила через плечо, чтобы не мешались. У нее были красивые спина и плечи, тонкая талия и аппетитные ямочки пониже поясницы – словно нарочно надевала такие низкие штаны, чтобы показывать эти ямочки...

– Что там? – нетерпеливо спросила она, отвлекая от разглядывания изгибов изящного тела. Безупречного, от ушей до пальцев на ногах, аккуратных и розовых.

Белую кожу, гладкую как фарфор, рассекал порез длинной в половину ладони. Не настолько глубокий, чтобы причинить серьезный вред, но края разошлись. Если ничего не сделать, останется уродливый широкий рубец.

– Ничего страшного. Рана чистая, не рваная, нужно почистить и зашить.

– Справишься?

Даже голос не дрогнул. Шершень заверил, что проделывал это не раз, приходилось даже на себе, но ей бы чего-то обезболивающего или хоть выпить крепкого на худой конец.

– Дай мне свой ремень, – сказала она.

– Он-то тебе зачем?

Вместо ответа она молча протянула ладонь. Он вынул из петель ремень и вложил в ее руку. Кэйлани улеглась прямо там, где сидела, и велела начинать. Петлю ремня она закусила зубами. Все-таки боялась, значит, хотя Шершень не удивился бы, узнай, что она и к боли нечувствительна.

Но она все чувствовала. И когда он промывал рану каким-то резко пахнущим раствором (похоже, жгло не хуже спирта), и когда зашивал, стягивая края. Это было видно по напрягавшимся мускулам (неожиданно жестким для такой хрупкой на вид девчонки) и побелевшим костяшкам на кулаках, в которых она держала ремень. Ни разу не дернулась и не издала ни звука. Терпела, пока он не закончил.

– Порядок, – наконец сказал Шершень, ополаскивая руки. – Сейчас вытру кровь, и все.

Бережно, стараясь больше не причинять боли, промокнул вокруг раны смоченным в вонючей дряни бинтом. Смыл разводы сукровицы. Не удержался, коснулся ладонью другой половины спины. Кэйлани чуть заметно вздрогнула, но ничего не сказала. Шершень ласково погладил ее, без всякого такого. Просто жалея.

– Сядь, я повязку сделаю.

Помог подняться, осторожно придерживая под локоть.

– Подожди, надо наложить мазь, – попросила она, не оглядываясь.

– Какую?

На кожаной подстилке были расставлены пузырьки и баночки – ни ярлыков, ни этикеток. Кэйлани развернулась, чтобы взять нужную, и Шершень заметил мокрый след на ее щеке. Он вдруг ощутил непреодолимое желание ее утешить. Обнять, вытереть слезы. Слизать эту влажную соленую дорожку, а потом попробовать чуть припухшие губы на вкус. Узнать, настолько ли твердые маленькие белые грудки, какими выглядят...

– Эту, – глухо сказала Кэйлани, протягивая склянку. Проследила за его взглядом, схватила брошенную на пол одежду, прикрылась и подставила спину.

Он послушно намазал ее жирным зеленоватым кремом, вытер руку о штанину, а потом дотронулся кончиками пальцев до длинной шеи, чувствуя, как под кожей часто пульсирует жилка. Провел по линии плеч, вдоль спины, по крутым изгибам талии к бедрам. Приблизился, чтобы вдохнуть запах ее волос.