Кэйлани молчала, замерев, будто натянутая струна. Присмотревшись, он заметил, как она пытается скрыть участившееся дыхание, и понял – это вовсе не стыд, не злость и не ожидание новой боли. То, что произошло, взволновало ее так сильно, что непоколебимая Алмазная гончая просто не могла держать себя в руках.

– Ах ты маленькая маньячка, – шепнул он в аккуратное порозовевшее ушко и легонько сжал зубами мочку. Осмелев, поцеловал чувствительное местечко за ней, скользнул ладонями по животу.

– Сейчас не время и не место, – процедила Кэйлани сквозь прикушенную губу, но вырваться не попыталась.

– Но ты же хочешь сейчас, – отозвался он, обжигая дыханием. – Почему нет?

Действительно, почему? Она ведь все равно собиралась сделать это рано или поздно. Ее грязный секрет он разгадал, теперь не оправдаться – не дурак, все прекрасно понял. И так не хочется вырываться из этих рук, умело ласкающих ее тело. С ним будет хорошо. Она с первого взгляда почувствовала, а интуиция в таких вещах ее никогда не подводила.

– Ладно, – выдохнула она. Нежные пальцы наемника добрались до груди, и Кэйлани разрешила себе выгнуться им навстречу. – С одним условием.

– М? – мурлыкнул он, продолжая целовать ее шею.

– Заткнись.

Он рассмеялся и прикусил бархатистую кожу. Захотелось стиснуть ее в объятьях изо всех сил, прижать к себе, взять грубо и жадно, но приходилось сдерживаться. Следить, чтобы не разошелся шов, когда она извивалась от удовольствия. Чтобы не вскрикнула слишком громко – стены в доме предательски тонкие. А она была такая сладкая, горячая, послушная, атласно-упругая, невообразимо красивая, и любить бы ее всю ночь, а не вот так, по-быстрому, но нельзя, иначе их хватятся и придут проверить. И застукают на самом интересном, да и пусть, пускай завидуют, остановиться его ничего не заставит...

Когда все закончилось, она откинулась, прижавшись спиной к его груди, и Шершень уткнулся носом в ее волосы. Запах благовоний, не позволяющий забыть, кто в его объятьях. Провел по внутренней стороне бедра – сильные мышцы под обманчивой мягкостью.

– Кэй...

– Тсс! Посмотри, все нормально?

Она отодвинулась, соскользнула с его колен, на миг замерла, показывая спину. Швы были целы, края раны не разошлись, даже кровь больше не текла. Но шрам все равно останется, если у церковников нет особых хитрых снадобий. А жаль – ведь она само совершенство.

– Все хорошо.

– Перевяжи меня.

Наложив повязку, Шершень подумал, что теперь Кэйлани встанет, оденется и скажет, что ничего не было, и чтобы он не то что говорить – думать больше об этом не смел. И когда она потянулась к своим вещам, он поймал ее за плечи, развернул к себе и поцеловал. Кэйлани ответила, но руки оставила лежать на коленях, будто не решившись коснуться его. Они целовались долго, осторожно и нежно, словно заново узнавая друг друга, но все-таки она отстранилась. В глубине мягко сияющих медовых глаз промелькнуло что-то похожее на сожаление.

– Довольно. Мы и так позволили себе лишнего. Пора вернуться к делам.

Подхватив одежки, она встала, отошла на пару шагов, бросила все на кровать и вновь отвернулась. Натянула штаны, потом сорочку, наконец, просторный монашеский балахон. Ее нарядное белое облачение было порвано на спине, вымазано кровью, и вряд ли она станет стирать и штопать его сама.

– Распорядись насчет ужина и остального, и принесите сюда тело. Денег им не давай, я сама расплачусь, как выйду.

Скрутила косу в узел, надела убор, вновь спрятав под ним волосы. Расправила складки на подоле и обернулась. В глазах – ни следа расслабленной неги, которая плескалась в них пару минут назад. Все то же холодное равнодушие.