Мне страшно…
У меня такое чувство, точно земля под ногами колеблется.
19 [августа 1907 г.]. Воскресенье
12 часов ночи. После I урока.
Нет, надо все бросать!
Я – не актриса. Это ясно.
Васичка, родной мой, помоги мне, прижалей меня, дай отдохнуть твоею лаской. Я так устала, так истомилась.
Но ведь выход – умереть, умереть!
20 [августа 1907 г.]
Утро.
Сжимаю зубы крепко, крепко, чтобы ослабить боль…
Стараюсь не вспоминать вчерашнего вечера – и не могу…
И, собственно говоря, что же было особенного? Разве я была хуже других…
Нисколько.
Но у меня – проклятое самолюбие. Мне нельзя оставаться на сцене – я могу плохо кончить… Боже мой, Боже мой…
Внутри – точно рана какая-то… Так все выболело…
И еще… одна мысль… гложет непрестанно…
Мне тяжело выносить это.
Я чувствую, что многие это замечают.
Еще год – и…
Нет, я этого не переживу.
21 [августа 1907 г.]. Вторник
Я буду играть роль в Художественном театре330. Невероятно! дико!
Господи, не оставь меня.
С Вас. видимся довольно мало – перед репетициями, в перерывах. Встречает меня всегда так ласково, тепло… Говорим больше об общих театральных вопросах, только вчера – я [пожаловалась. – зачеркнуто] рассказала ему, как мучает меня, как томит мысль, что он – все же еще не принадлежит мне целиком, как хотела бы я видеться с ним часто, много-много говорить…
«Аличка, но ведь сейчас это никак не возможно… Вы, конечно, понимаете, почему…»
«Нет…»
«Пока жена не уедет331– нельзя, Аличка. Боритесь с вашей нетерпеливостью…»
Подошел Владимир Иванович [Немирович-Данченко].
И вот всегда так – только начнем говорить, подойдет кто-нибудь и помешает.
Скорее бы она уезжала.
22 [августа 1907 г.]. Среда
2 часа дня.
Насморк, горло болит и проч.-проч.
Сижу дома.
Отчасти хорошо. Эти дни я так [замыкалась]: репетиции по 2 раза в день, кроме того, разговоры …
Вас. добрый, ласковый, и когда я с ним говорю, то чувствую себя просто и хорошо, только моментом нет-нет – кольнет что-то, грустное облачко набежит, затуманит душу.
Все сильнее и сильнее я люблю его, все лихорадочнее…
И мне тревожно…
Страшно – что скоро наступит та минута, когда он скажет «»… Я знаю, это неминуемо. Только не теперь бы, не сейчас. Сейчас я этого не переживу. Надо [два слова вымарано] привыкнуть к этой мысли.
Уедет Нина Николаевна [Литовцева] – тогда будет яснее… Тогда я почувствую правду.
Я такая чуткая, от меня ничто не может укрыться. Но сейчас…
Ведь он же любит…
Он смотрит так хорошо…
Добрый мой, любимый, единственный.
Как я жалею себя, как люблю и жалею.
Сейчас стояла перед зеркалом, всматривалась в свое лицо – испитое, истомленное, разглядывала свою кургузую, нескладную фигуру и чувствовала себя такой бесконечно несчастной.
Мысленно поставила себя рядом с ним – и опять такое какое-то отчаянье охватило, бесконечное…
Если бы он знал, как я страдаю, если бы, если бы – он любил.
Если бы любил.
Отчаянные мысли в голове. Боюсь, я с ума сойду… В голове все путается…
Покончить разом, со всем. Один момент – и все кончено. Вовсе не страшно. Жить страшнее…
Я хочу принадлежать ему. Это будет в последнюю ночь моей жизни…
Да, да, быть его женой. – Отдаться ему.
Одна минута забвенья, блаженства, того счастья. А потом – смерть…
Почему? – я ничего не понимаю… Все путается. У меня столько мыслей в голове…
Господь покинул меня.
А если не смерть?
Другой исход есть?
Надо подумать.
Уехать…
Добровольно уйти от Вас.? – Силы не хватит…
Главное, главное, в чем ужас, я не буду актрисой.
Ведь я же не захочу – изображать горничных, а играть настоящие роли, большие, с такой фигурой, с такими данными…