— Но у нас есть ты, — посмеялся Фёдор Андреевич, похлопал папу по плечу. — Ты их как облупленных знаешь.

— Поэтому постараюсь ошибки не совершить. Собирайте наших, к девочкам охрану приставьте, — спокойно сказал папа.

Почему страшно и в то же время невероятно волнующе? Мне нравился накал страстей. Не хотелось спрятаться, а наоборот желательно оказаться в гуще событий.

Вот я побывала, мне понравилось. Очень интересно кто кого.

— Лагодка, пойдёшь ли пострелять? — спросил папа с улыбкой, как будто не было только что никаких бандитских разборок.

— Нет, пап, я хочу порисовать.

— Только не голодай, кожа да кости.

— Неправда, — надулась я.

Папа, с усмешкой, поцеловал в макушку и отпустил.

Относительно Мими и Толика я конечно тощая, относительно балерин – не в форме.

****

Моя комната в папином особняке располагалась над гаражом и центральным входом. Её никто не захотел брать, подсунули мне. Словно меня волновал шум. Наоборот, я всегда видела кто приехал, жизнь нашего дома как на ладони. И дорогу, через которую перейдя, можно спуститься к ручью, тоже видно из моего окна.

Ещё я не всегда по вечерам включала свет в комнате. Когда открыты окна, часть комнаты заливал холодным светом фонарь с улицы. Не мои предпочтения в стиле и оформлении выполнены в этой спальне, я бы в жизни не выбрала такие яркие, кричащие краски для стен. Жёлтенькое, ярко-розовенькое. Будто я девочка шести лет. Ну, может папа меня такой и воспринимал.

А так комната просторная, с высокими потолками и красивой мебелью. В комнате низкая, уютная кровать, с пушистыми подушками и одеялом. Камин рядом и балкон. Особое внимание уделено месту для хранения одежды и аксессуаров. Занимал гардероб изначально половину комнаты, но я быстро урезала его, стену перенесли, чтобы выделить место для моей мастерской.

Моё творческое пространство, где я воплощала свои идеи и создавала произведения искусства, которые в современном мире, как сказала Мими, никому особо не нужны.

Стол и мольберт у большого окна. Творческий беспорядок, так понятный мне. Палитры с красками, кисти различных размеров, холсты и другие материалы, казалось, раскиданы. Но это не так.

Я подошла к своей последней работе и включила лампу над мольбертом.

На картине лес. Я всё время его рисовала. Но не такой, что за окном возвышался. Деревья большие, похожие на заросли секвой и гигантских ёлок. Чтобы указать на невероятный размер деревьев, я себя мелкой точкой изображала у их подножья.

Прихватила пульт со стола, мне хотелось, чтобы играла музыка. Что-то современное и погромче.

Пела девушка на французском, и я начала подпевать, выводя руками. В танце сняла босоножки и с лёгкостью изогнулась назад, по кругу. Волосы касались пола.

Какое-то невероятное томление во мне появилось, которое искало выход.

Возможно от того, что его глаза, его запах, его сумасшедший смех до сих пор со мной.

Боже, неужели любовь до такой степени зла, что даже козла мне не досталось, а какой-то Серпень.

Подпевая и танцуя, я крутилась в центре комнаты.

Никуда не деться. Его размыкающиеся губы, взмах густых ресниц. Содрогающийся кадык на сильной шее. Руки его сильные, от пальцев по тыльной стороне ладони выпуклые вены. Искорки в глазах бездонных.

И сожаление.

Он пропитан радостью и сожалением.

Я стягивала с себя платье, осталась в одних трусиках.

Как же хотелось…

Секса!

В объятия, на твёрдость насесть и ею укрыться!

Вела плечами, бёдрами в такт музыке, покачивались белые груди, скользили пальцы по атласной коже.

Огня хотела! Чтобы со страстью…

Изогнувшись, я сделала взмах рукой. В камине неожиданно вспыхнуло пламя на подготовленных поленьях. Да так озарило комнату, что я истошно закричала от страха, повалившись на пол. Отползла к кровати. От испуга, в ужасе уставилась на камин, где затрещали поленья.