— Я не совсем…

— Вы — совсем, — перебил его наглый щенок. — Опустим абсолютную профнепригодность дуры Чейз…

— Мистер Блэквуд, вы не будете оскорблять магистра, женщину, опытного преподавателя в моём присутствии!

— Еще как буду, — холодно возразил Блэквуд. — Охотно, много и с удовольствием, после чего столь же охотно повторю ей это в лицо. Злить первокурсницу-чернокнижницу, не вошедшую в силу, едва оправившуюся от множества потрясений — да вы тут все в своем уме?

Едва подавив желание некультурно раскрыть рот, Уэйн выругался про себя. Примерный мальчик Тибериус Сангстер, тихоня-отличник и образцовый староста, на деле был прохвостом почище своего паскудного дядюшки. Не лез в свары, чуть что не так, не плевался ядом и не хамил преподавателям, как паршивец Блэквуд… Нет. Тихоня Сангстер гадил светлым исподтишка, педантично и с умом — за четыре года не попался ни разу, зато, если верить слухам, компромат имел чуть ли не на половину факультета. И исправно писал доносы что Блэквуду, что своему жуткому папаше.

Пресечь безобразие не было ни средств, ни возможностей — попробуй запрети детишкам слать домой письма с фамильярами, и родители тут же взбеленятся. Причём все родители, а не только папаши тёмных недобитков. Проще было оставить славный факультет гадюк вариться в собственном яде, периодически осаживая Даниэллу и прочих особо ретивых блюстителей порядка — тех искренне возмущало «особое отношение» к чернокнижникам.

Уэйн же полагал себя человеком разумным и признавал, пусть и не мог испытать на себе, тяжесть тёмных даров для их носителей. И особенно тяжким это испытание должно было оказаться для девочки, которую воспитывали как примерную светлую леди.

Признаться честно, Уэйну даже нравился покойный Александр Найтстар: тот был славным парнишкой, по крайней мере для тёмного. Почти не доставлял проблем, выпускался с кафедры артефакторов, как и его младшая сестрица. Поклонниц у него было куда больше, чем у злоязыкого мерзавца Рэя Блэквуда, но Найтстар их исправно игнорировал в угоду своим обожаемым артефактам. Многие думали, что он вообще не интересуется ни женщинами, ни мужчинами, ни людьми в целом… Так и сам Ливингстоун, заслышав слухи о романе Александра с какой-то светлой девицей, что ходили незадолго до его смерти, лишь посмеялся — право, ну что за нелепые фантазии?

Теперь стало совсем не смешно. Эфирная красота Лисандры Сеймур привлекла всеобщее внимание, едва Роберт Лайтнинг заявился с ней к воротам Академии, раздувшись от гордости, словно жирный индюк. Но мало ли в Весперасе юных красавиц? Уж точно больше одной. Однако Горнило точно выжгло из девицы Сеймур всю светлую кровь, откровенно выставив напоказ пугающе-потустороннюю красу Найтстаров.

И проклятые чернокнижники тут же слетелись на девчонку подобно тому, как жуткие крылатые твари Сангстеров слетаются на аромат перебродивших фруктов. Это сказало Уэйну даже больше, чем внешность. Лисандра — Найтстар, и нагло вломившийся в его кабинет Рэйнхарт Блэквуд — лучшее тому доказательство.

16. 16

— Даниэлла перегнула палку, — наконец выдал он как мог миролюбиво, — но девушке с таким уровнем дара стоит поучиться терпению и скромности. Попытки проклясть однокурсницу…

— Вот так вот взять и проклясть? — желчно изумился Блэквуд. — На ровном месте? Судя по тому, что слышал я, та однокурсница в первый же день заработала кличку «долбанутая» и отличилась неуёмным желанием устроить травлю чернокнижнице. Что, кстати, говорит о долбанутости даже вернее, чем фамилия Лайтнинг. Ей вы тоже посоветовали поучиться терпению и скромности?