Мне было все равно. Настолько все равно, что я перестала посещать ранее обожаемый кружок бального танца.

Я хотела только одного - дождаться Ваню и выйти за него замуж.

Бабушка пошла к тёте Любе. Увещевала и уговаривала женщину не привечать меня, не давать читать письма сына.

Тётя Люба пожимала плечами. Отвечала:

- Я не могу. Сын сказал, что она его невеста.

- Люба, что ты несешь? – возмущалась бабушка. – Ей еще нет четырнадцати! Какая невеста? Ей учиться нужно.

- Так разве ж я против? – вздыхала тётя Люба. – Пусть учится. А из дома Алису я гнать не стану. Не смогу.

- Бог тебя накажет! – шипела бабушка. – И тебя, и твоего сына! Вы ломаете жизнь неразумной девчонке! А это даром никому не проходит!

Последнее письмо от сына тётя Люба получила в конце мая. Как раз накануне отправки Ивана в Афганистан.

Больше писем не было.

Весной восемьдесят восьмого, когда я заканчивала девятый класс, по телевизору объявили о выводе советских войск из Афганистана.

Со дня призыва Вани в армию пришло два с половиной года.

И два года со дня получения последнего письма.

Тётя Люба, да и я вместе с нею, воспрянула духом. Как бы там ни было, что бы ни случилось, скоро её сын будет дома!

Но шел день за днем, месяц за месяцем, а Вани все не было. Из военкомата приходила очередная отписка: в списках погибших не числится.

Я с грехом пополам окончила среднюю школу. Конечно, с моим аттестатом не стоило даже мечтать об институте.

Да и не до учебы мне стало.

Год назад бабушка и дед вложили наколенные за всю жизнь средства в какую-то пирамиду.

Жизнерадостный ублюдок Лёня Голубков вещал с экранов телевизоров: «Я не шаровик! Я партнер! Всю жизнь работал, зарабатывал деньги! Теперь пусть деньги работают на меня!» - и давился, падла, ананасом.

Пирамида лопнула ровно через полгода.

Дедушка попал в больницу с обширным инфарктом и умер, не успев даже попрощаться с родными.

- Куда ты намылилась?! – шипела мама, видя, как я одеваюсь. – Опять к Любке?! С бабушкой посиди лучше!

Я раздевалась и шла в комнату к бабушке. Садилась на край кровати. Молчала, думая о своем.

- Беги уже, - махала рукой бабушка. – Скажи матери, что я уснула.

Я целовала сухую морщинистую щеку и стремглав неслась в соседний подъезд.

Бабушка пережила своего мужа ровно на три месяца.

Однажды утром она просто не проснулась.

Мы с мамой остались жить вдвоем…

***

- Конечная! – зычный голос водителя автобуса вырвал меня из плена воспоминаний.

Можно подумать, что и так не видно!

Народ потянулся к передней двери, зашелестел купюрами, зазвенел монетами, собираясь расплатиться за проезд с перегородившим выход водителем.

Я шла к выходу последней.

Спешить было некуда. Я понимала, что до открытия клуба, где я работала уже два года, есть время.

Можно посидеть на скамеечке в парке. Поглазеть на дефилирующих граждан города, повыползавших на свет божий тёплым майским вечером.

Дышать спертым воздухом в комнатенке где я и еще пять таких же девушек, не нашедших другой работы, переодевались к началу выступления, хотелось меньше всего. Да и мой номер стоял в списке программы шестым. Для начала, мои коллеги должны были «разогреть» толпу пришедших поглазеть на молодые женские тела.

Я усмехнулась, вспомнив свое первое выступление, едва не ставшее последним в карьере танцовщицы стриптиза…

***

Когда я уже закачивала десятый класс, детский сад, где все еще работала мама, закрыли.

Помещение взял в аренду кто-то из «новых русских», переоборудовавший игровые комнаты и спальни в кабинеты для своего персонала и открывший агентство по продаже недвижимости. Одно из первых в городе.